И когда Кудинов говорил своим собеседникам, что он — герой “Тихого Дона”, рассказывает Набойщиков, люди воспринимали это как его очередную шутку. Сам Г. Ю. Набойщиков в то время “Тихий Дон” — еще не читал, и его старшие товарищи объясняли ему: “Тихий Дон” — это же роман, художественное произведение. Ты у него спроси: с Григорием Мелеховым он не был знаком? А он говорит: был. Встречался, и не в одной главе “Тихого Дона”... И, понимая, что над ним смеются, с такой улыбочкой, как бы вызов принимал: “Да почитайте “Тихий Дон”. Там во многих главах я встречаюсь с Мелеховым” .
Кстати, когда позже Г. Ю. Набойщиков пытался напечатать в одной из газет статью о Кудинове как герое “Тихого Дона” и своей переписке с ним, редактор газеты ответил точно так же, как офицеры внутренних войск, охранявшие лагерь: “А ты знаешь о том, что это — художественное произведение?.. Кудинов же — это собирательный образ. Может, ты завтра Мелехова найдешь и его адрес укажешь?..”
П. Н. Кудинов отсидел в советских лагерях одиннадцать лет. Если бы не смерть Сталина, пишет Г. Ю. Набойщиков, его не выпустили бы и в 1955 году.
Сразу же после смерти Сталина обращается в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о помиловании.
В “Просьбе о помиловании”, подробно рассказав о своем сотрудничестве с советским посольством в Софии и о репрессиях со стороны профашистских болгарских властей, которым он за это подвергся, Кудинов писал: “В 1941 году, когда началась вторая великая война и германская армия безостановочно двигалась вперед, занимая город и село, то рабочие пошатнулись, утратили дух, веру в победу Советской армии. Я же, остерегаясь бдительности полиции, под всяким предлогом воплощал в них бодрость и безоговорочную веру в победу Советского Союза. В этот грозный час я не поднял десницу свою против русского народа и армии, а только желал искренне и чистосердечно победы и славы Великому Советскому Союзу и славы России”.
“Питая лучшие чувства и любовь к родной земле, я осуждал и предотвращал многих белых эмигрантов от враждебных подозрений. В районе же своего местожительства, в пределах возможности от полицейского надзора, я поддерживал связь с болгарскими рабочими района, поддерживал их дух, бодрость и твердую веру в победу русской армии”.
Это были не пустые слова. Ведь атаман Краснов в это время формировал казачьи корпуса в качестве начальника Главного казачьего управления на территории гитлеровской Германии. Атаман Краснов занимался откровенной не только антисоветской, но — антирусской пропагандой. “Казаки! — говорил, к примеру, на курсах пропаганды летом 1944 года. — Помните, вы не русские, вы казаки, самостоятельный народ. Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом казаков, давила их и эксплуатировала. Теперь настал час, когда мы, казаки, можем создать свою независимую от Москвы жизнь”.
Для того, чтобы в этих условиях, в профашистской Болгарии говорить людям о победе Советской Армии и “предотвращать” казаков-эмигрантов от перехода в стан врагов, требовалось немалое мужество.
В помиловании ему было отказано, однако было принято решение: “за отбытием срока наказания из-под стражи его освободить и в ссылку на поселение не отправлять”.
Решение это было принято властями 21 февраля 1955 года, когда Кудинов уже отсидел сверх положенных десяти лет четыре месяца. По всей вероятности, он был освобожден от заключения сразу же, — но освобожден своеобразно: “как иностранный подданный, отправлен в Потьму, в лагерь для иностранных подданных”, а “в июле месяце был отправлен в Быково, в объект для ожидания репатриации”. И лишь “11-го сентября 1955 года репатриирован в Болгарию”.
Таким образом, в общей сложности в советских лагерях Кудинов провел вместо десяти — без двух месяцев одиннадцать лет.
Первое, что сделал Кудинов, добившись в начале 1955 года своего освобождения, — он написал письмо в Вешенскую М. А. Шолохову.
Об этом письме тогда же, в майском номере журнала “Советский Казахстан” за 1955 год в очерке “Шолохов в Вешках”, рассказал Константин Прийма. Это была первая встреча Приймы с Шолоховым после Великой Отечественной войны, начало целой серии встреч, которые в итоге дали бесценный материал о жизненном и творческом пути М. А. Шолохова. Так случилось, пишет К. Прийма в своем очерке, что как раз в его присутствии М. А. Шолохов разбирал почту.
“Почта у Михаила Александровича самая разная, — пишет К. Прийма. — Вот он вскрывает еще один конверт и с удивлением читает мне письмо, пришедшее к нему откуда-то из Сибири. По его содержанию ясно, что это пишет еще один из героев романа “Тихий Дон”. Он сообщает, что сам с Дона, был в эмиграции, жил в Болгарии, а теперь через Сибирь несет свой крест на Голгофу и на Бога на ропщет...
Читать дальше
