Аркадий Бабченко - Война и мир (по принуждению)

— Нет. Потом. После боевых, — это Терек, командир взвода.

— Ну, нет, так нет, — соглашаюсь я.

— Зачем нет! Щас выпьем! Я с тобой выпью!

Руслан достает запотевшую бутыль. Рот наполняется слюной. Холодное вино… Кисленькое… Разрезаем пластиковую баклажку, Руслан наливает.

— Ну, давайте, мужики… За мир.

Делаю несколько глотков. Вино молодое, еще играет. Но вкусное.

Передаю стакан Руслану.

— Убери, — говорит Терек.

— Зачем убери! Ну, за …

Терек берет его за грудки, выбивает стакан. Бутыль трескается дном о броню и раскалывается. Руслан молча смотрит. Затем начинает материться по-осетински. Иногда вполголоса переходит на русский:

— Ты на своей земле командуй… Рембо нашелся… Здесь мой дом…

Никто не вмешивается. За кинжалы не хватается. Все делают вид, что ничего не произошло. Только Артур спрашивает вполне миролюбиво:

— Ты чего хулиганишь, Руслан?

— Я не хулиганю, это он хулиганит… понаехали тут…

Долго стоим. Впереди какое-то село. За чинарами, километрах в двух, длинные белые постройки коровника. На повороте видно, как голова колонны втягивается на улицы.

Все произошло как-то быстро. У коровника блеснула мощная вспышка, раздался взрыв. Над деревьями пополз жирный черный дым. Затем еще одна мощная вспышка, и второй взрыв. Не гранатомет, что-то серьезное. Дым над чинарами становится жирнее. Мать твою! Неужели подбили?

Мчимся в село. Оттуда в спешном порядке, вихляя, выходит наша техника. За ней перебежками отступает пехота. На поле батарея саушек долбит по двум кирпичным казармам слева. Над ними развевается грузинский флаг. От казарм разлетается кусками.

С ходу бьют танки. Там, где горит, уже вовсю стрельба. Завязывается бой.

Понеслась война. Даешь буги-вуги. [1] Глеб Бобров. «Порванные души».

Спешиваемся, бежим вдоль канала к перекрестку. Перед самым въездом дорога растраивается. Жирный дым поднимается справа.

Большая часть батальона уже вошла в село, наша группа последняя. Бежим к водокачке. Заходим в зону обстрела. Здесь уже достает осколками. Замечаю один, летящий прямо в голову. Шаг в сторону:

— Внимание, осколок!

Он ударяется о землю, пару раз подпрыгивает и тормозит о берец Руслана. Здоровый. Убил бы. Следующий проходит метрах в трех правее. Рассредоточиваемся. В режиме «лежим-бежим» продвигаемся по канавке. То ли обстрел, то ли танковое сражение, не поймешь. Огонь очень плотный с обеих сторон. Разрыв, лицом в землю, вой и шелест рваного железа над затылком, затем пять-семь секунд, быстро перебирая руками-ногами — вперед, до следующего разрыва.

По канавке удается проползти еще метров сто. Дальше осколки летят сплошным потоком. В бедро попадает на излете. Удар сильный. Но, кажется, не ранило, поцарапало.

Коровник прямо перед нами. Стрелковое оружие пока вроде по нас не работает, движения тоже никакого не видно, но чуть дальше, в селе, бой сильный. Чеченцы обрабатывают коровник и зеленку из подствольников. Рядом Артур. Привстав на колено, стреляет по навесной. Падает калачиком и перезаряжается на боку, сворачиваясь, как еж, когда с ревом лопается очередной снаряд. Хлопки этих пукалок-гранаток тонут в общем грохоте.

Происходящее воспринимается рывками. Пытаюсь что-то снимать. Давай, журналюга, пора за работу. Перебежка, залегание, чьи-то подошвы, чьи-то шальные глаза, из бурьяна на миг поднимается голова и дает очередь.

Из канавы обзор никудышный. Надо уходить, зажмут нас тут запросто. Займут коровник и постреляют оттуда как галок.

Пытаемся пробраться дальше к перекрестку. Нет, все-таки нас видят — огонь прицельный. Около водокачки накрывает уже напрямую. Снаряды ложатся метрах в двадцати, не больше. Спасает только насыпь. Залегаем и больше уже не шевелимся. Под таким огнем я еще никогда не был. Пытаюсь закрывать голову руками, но прямо-таки физически ощущаю, насколько человеческая плоть мягче железа. Пробьет. И голову тоже. Становится страшно.

Какие-то крики. Раненый. Двое волокут третьего. Очередной залп. Земля в рот. Воздух нашпигован металлом. Вокруг чавканье и пыльные фонтанчики. Вскакиваю и перебегаю между разрывами. Терек. Пробило ногу. Дырка с два пятака. Жгут уже наложен, но кровь все равно идет ровными сильными толчками.

— Бинт сможешь наложить? — то ли Артур, то ли Ваха.

— Да! Смогу! Давай бинт!

Под огнем получается плохо. Здесь насыпи уже нет, лежим на открытом поле. Не знаю, что закрывать: фотоаппарат, голову или Терека. Падаю между ним и разрывами. Кое-как накладываю бинт. Нога сломана, ранение, кажется, сквозное.