Аркадий Бабченко: Война и мир (по принуждению)

На границе пропускают всех подряд, ни о чем не спрашивая, лишь бы был паспорт. Единственный вопрос — есть ли оружие. Но не для того чтобы отобрать: обратно с оружием уже не впустят.

Перед Чертовым мостом стоит ракетная часть. Издалека не видно — «Искандер» это или «Точка-У», но ракеты серьезные.

Рокский тоннель забит. Пока идет армия, движение гражданских машин приостановлено. Впрочем, нашу колонну пропускают без проблем. Трехкилометровый тоннель практически не проветривается. Пыль и угар такие, что дороги не видно даже с фарами. Дышать совершенно нечем. Две сломавшихся САУ стоят и в тоннеле. Экипажи ковыряются в моторах. Лица замотаны косынками. Долго они здесь не выдержат, это точно. Трагедия, случившаяся при выводе войск из Афганистана, когда на перевале Саланг от выхлопов задохнулись более двухсот человек, ничему не научила.

За перевалом дорога окончательно превращается в одну сплошную многокилометровую пробку. Какой-то офицер разгоняет машины по обочинам — навстречу идет колонна «скорых». Но насколько мне было видно, в основном все же беженцы. Идущие с той стороны автомобили почти все без стекол, пробиты осколками. С грузовиков люди свешиваются гроздьями, как виноград.

Если верно, что каждая война имеет свой радиус распространения, то южноосетинская начинается в Джаве. Это первое крупное село после тоннеля, перевалочная база. Именно здесь приходит ощущение, что всё — ты пересек черту, въехал в круг.

Пространство забито людьми, тюками, холодильниками, танками, диванами, козами, бэтээрами, машинами, ополченцами, солдатами, таксистами, простынями… Шанхай. Все орут, бегают, хотят уехать — туда и оттуда; лезут в автобусы и на броню — туда и оттуда; договариваются, сидят обреченно, спят или просто смотрят в одну точку.

В магазине трое солдат покупают мешок лука и мешок помидор. Возбуждены и озлоблены. Осетин называют «осетры». С ударением на «ы». Грузин — «грызуны». Рассказывают, что только что из города. Доставали своих из подвалов — передовые части пытались зайти в Цхинвал еще вчера и их там зажали. Город до сих пор не взят. Идут локальные стычки.

В садах молодые душарики-срочники собирают яблоки. Грязные, не выспавшиеся, голодные. Их подгоняют матом с брони.

В Джаве добровольцев останавливают. Транскам, единственная дорога, соединяющая Северную Осетию с Южной, перед самым Цхинвалом проходит по грузинским селам, и прилегающие высоты все еще заняты противником. Грузины жгут все, что движется. Сегодня утром подбили БМП и две «шишиги» 58-й армии — после третьего сбитого нашего самолета авиаподдержка колонн прекратилась.

Ловлю Жорика на простреленной медицинской «таблетке» без лобового стекла:

— В Цхинвал?

Кивает.

— Через лес?

Кивает.

— Проедем?

Пожимает плечами.

Разговорчивый человек, ничего не скажешь. Двинули по объездной Зарской дороге. Здесь ее называют почему-то «через лес», хотя идет она по горам. Дорога — обычный проселок, измочаленный танками совсем уж в муку. Вся эта мелкая взвесь столбом встает из-под колес и валит через выбитое стекло прямо в салон. Глаза, рот, нос и уши сразу забиваются сантиметровой пробкой пыли.

Едем почти в полном одиночестве. Места дикие и кто тут хозяйничает, неизвестно. Сегодня утром — десять часов назад — на этой же дороге сожгли батальонную колонну 58-й армии. Почти полностью уничтожили. Двадцать пять машин. Ранили пятерых журналистов.

Жорику лет пятьдесят. За всю дорогу не сказал и десяти слов. Автомат на коленях, лицо мрачное, гонит как может — надо успеть до темноты. Что он видит в пыли, непонятно. Камикадзе чертов. Люблю таких.

В салоне — завернутый в покрывало телевизор.

— Телевизор-то тебе там зачем?

— А куда я его дену?

Все свое ношу с собой, в общем.

На повороте двое с пулеметом. Приказывают остановиться. Как-то слишком хорошо экипированы для ополченцев.

Смотрю на Жорика.

— Все в порядке. Наши.

Молодые парни, лет по двадцать пять. Веселые. Воевали в городе, съездили домой, сейчас обратно на передовую. Настроение победное, город только что взяли обратно под контроль. Показывают снятых на мобильный телефон грузинских пленных — в подвале человек 10–15, из-за пыли не разглядел. Рассказывают, что их больше.

Уже на подъезде к городу на обочине обелиск. В прошлую войну грузины расстреляли здесь автобус с детьми. Около тридцати человек. Каждый год на этом месте проходит панихида. Такие вот дела.