Илья Кормильцев - Non-fiction

ВП:Какой проект из тех, над которыми вы работаете сейчас, наиболее привлекателен для вас?

ИК:Думаю, все. Наверное, сейчас очень интересно было бы заниматься русской художественной литературой, но пока для этого у нас очень ограниченные возможности. Мы сейчас издаем интересных отечественных авторов гораздо меньше, чем хотелось бы. Хотя такие книги куда интереснее, чем зарубежные переводы, которые мы и так сократили. Интереснее, может быть, даже, чем «нон-фикшн». Впрочем, не могу сказать, что именно сегодня для издателей интереснее. Все должно быть. Но это может позволить себе издатель, который издает в месяц тридцать, или того больше, книг…

ВП:А сколько книг издаете вы?

ИК:Четыре-пять в месяц.

ВП:Расскажите о книге, над которой вы сейчас работаете.

ИК:Только что завершил работу с новым романом Проханова. Обычно, чем я занимаюсь в настоящий момент, оно самое любимое и бывает.

ВП:Это совершенно новый роман? Или же это продолжение темы, заявленной в книге «Господин Гексоген», а затем успешно продолженной в следующих его романах последних лет?

ИК:Автор — один и тот же человек и, конечно, стилистика, выработавшаяся у позднего Проханова, все равно остается его авторской стилистикой, и сюжеты у него типичные. Но с другой стороны, это новый роман. Там присутствуют вещи, которых раньше не было, при том, что там есть детали, которые узнаются читателем, это новая и очень хорошая книжка.

ВП:А как она называется?

ИК:«Теплоход Иосиф Бродский».

ВП:А какова идея романа?

ИК:Это роман-предсказание, который в общем о 2008 годе, но в отличие от романа Доренко, он не столь прямолинеен, скорее более фантазиен. Сюжет сводится к тому, что все представители нашей элиты, зашифрованные под теми или иными именами, находятся на одном теплоходе, который плывет по Волге. И по ходу романа сбываются предсказания, которые сделаны в их отношении новым Нострадамусом. Выясняется, что Бродский — это Нострадамус наших дней. Что в его стихах скрыты предсказания обо всем, что будет происходить с Россией, и, соответственно, эти предсказания сбываются по мере плавания: и тут печально гибнут все. Как говорят в американском кино: умерли все!

ВП:Неужели конец романа такой пессимистический?

ИК:Нет, конец романа у Проханова очень интересный, совершенно странный. Это роман-сон, роман-видение, роман-предсказание. Потому что там, в отличие от предыдущих книг Проханова, все изначально происходит в исключительно условном, исключительно мистериальном мире, где всякое слияние с правдоподобием окончательно разрушено. Это первый роман Проханова, начиная с «Господина Гексогена», где автор участвует в романном пространстве под своим именем. И потом здесь совершено неожиданное для этого литератора отношение к Бродскому, который всегда был для писателей этого направления представителем либеральной еврейской поэзии, ими отрицаемой. И вдруг Бродский оказывается одним из важных персонажей романа и подан в позитивном ключе. Я думаю, что изменения отношения к Бродскому у Проханова произошло под влиянием последних писаний его друга Владимира Бондаренко, который очень резко совершил смену дискурса. А в общем книга потрясающая, потому что в ней Проханов решительно встает на стезю гиперметафизического реализма в духе самых андеграундных писателей западной традиции. От Берроуза в этом романе его отделяет несколько миллиметров. Последние остатки журналистского реализма, если и сохранились, то только в определенных сатирических сценах, которые пародируют жизнь нашего высшего света, а также в образе бесконечной музы последних прохановских романов — Ксении Собчак. Босхианское начало в романе доведено до такого предела, до такого размаха, который в предыдущих его романах лишь только намечался.

ВП:Вы надеетесь, что этот роман широкой публике будет интересен?

ИК:Ну, для тех, кто не требует от действия сурового реализма, для тех, кто любит грезы, фантазию, метафизическое описание мира и всяческий смелый дискурс, эта книга будет, безусловно, востребованной.

ВП:А не кажется ли вам, что Проханов идет в мейнстриме того же Лукьяненко с его «Дозорами»?

ИК:Нет, мы еще раз оговорим: мейнстрим — определение дискурсивное, а не коммерческое. Андеграундный текст вовсе не означает книгу, изданную тиражом в тысячу экземпляров на плохой бумаге. Для центра общества, для центра дискурса — роман Проханова все равно будет неприемлем. Потому что в этом романе он покушается на самое святое, на элитарность элиты.