Литературная Газета - Литературная Газета, 6626 (№ 51-52/2017)

– Героями ваших произведений всегда становились известные исторические личности: Пётр Первый, декабристы, генерал Ермолов, Пушкин. Есть ли в современной истории России политический или общественный деятель, о котором вам было бы интересно написать?

– При обращении к политической истории меня больше всего интересует дилемма: реформа или революция? Середины между ними не бывает. Государство либо реформируется, либо рано или поздно наступает катастрофа. Судьба СССР тому сокрушительный пример… Видимость стабильности не приводит к хорошему результату, за этой мнимой стабильностью начинается распад. Даже о Пушкине я писал как о крупнейшем русском мыслителе, обдумывавшем пути реформирования России. Трагедия Пушкина 1830-х годов в том, что он поверил в императора Николая I как в реформатора, но потом наступило разочарование. По той же причине я занимался историей декабристов.

Вряд ли я взялся бы за художественный текст о своём современнике, но если пофантазировать… Считаю, что в истории современной России было два значительных человека – Ельцин и Гайдар. Сейчас отношение к обоим непростое, и это понятно. Можно предъявлять разные объективные претензии к тому и другому, но, по моему мнению, на определённом, весьма сложном этапе они спасли страну. Например, Ельцин фактически предотвратил гражданскую войну на всём пространстве бывшего СССР и внутри России. Трагические события 1993 года в Москве – характерный исторический эпизод, напоминающий ситуацию двоевластия 1917 года. Ельцин и Гайдар взяли на себя ответственность за те огромные жизненные сложности, с которыми столкнулась страна. В одном из интервью я сказал, что когда-нибудь Ельцину и Гайдару поставят памятник как Минину и Пожарскому. Думаю, именно этими фигурами в дальнейшем будут пристально заниматься историки.

Я много писал о русских генералах – двухтомная биография Ермолова, писал о генералах-«кавказцах», о Михаиле Фёдоровиче Орлове и Павле Дмитриевиче Киселёве. Но особое уважение испытываю к генерал-лейтенанту танковых войск, Герою Советского Союза Матвею Кузьмичу Шапошникову. Когда ему, первому заместителю командующего Северо-Кавказским округом в 1962 году приказали давить танками демонстрацию рабочих в Новочеркасске, он ответил исторической фразой: «Не вижу перед собой противника, против которого нужно действовать танками». Цитирую по памяти, но по смыслу точно. Вот подлинный хранитель офицерской чести. Отказался выполнить приказ. За что и поплатился...

– Продолжая разговор о масштабе личности, давайте вспомним Бродского, с которым вас связывала многолетняя дружба. Есть ли имена в современной литературе, которые вы могли бы отнести к властителям дум, или измельчал писатель?

– Не берусь выносить такие вердикты. Наверное, в литературном процессе, как и в жизни вообще, есть разные периоды: расцвет и затишье. В поэзии золотого века был Пушкин, в прозе – Толстой и Достоевский. Потом Серебряный век с его «великой четвёркой»: Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Цветаева. Всплеск в литературе произошёл в 50–60-е годы ХХ века. Уникальным явлением стал Бродский. Целая наука о нём и его творчестве создалась уже при жизни. Из нынешних корифеев могу назвать Александра Кушнера… Может быть, через пару десятков лет появится личность подобного масштаба из неизвестных или малоизвестных ныне авторов.

– В одном из интервью вы сказали: «Мы до сих пор живём в Петровскую эпоху».

– Пётр Первый не реформировал страну. То, что он сделал, было не реформой, а революцией. Недаром Пушкин называл его революционером. За полтора десятка лет он сломал привычный уклад жизни страны, травмировал сознание большинства граждан, которые не понимали его, даже ближайшие сподвижники.

Выстроить голландско-шведскую модель государства в России в кратчайшие сроки оказалось невозможно. Пётр, безусловно, был талантливым человеком, может быть, даже с чертами гениальности, но его подвело сознание московского самодержца: считал, что все трудности сможет преодолеть, как бы сейчас сказали, своей политической волей. Итогом такой революционной перестройки стало создание гигантской государственной бюрократической машины, опиравшейся на силу. На армию и флот шло до семидесяти процентов всего бюджета. Из страны буквально высасывались все соки. Неслучайно после смерти Петра первым делом пришлось снижать налоги. Задуманное Петром государство не было достроено, в наследство остался военно-бюрократический монстр, для которого страна стала сырьевой базой. Впоследствии Россия так и осталась военной империей с крепостным правом, которое Пётр довёл до абсолюта.