Фредерик Бегбедер - Я верую – Я тоже нет

Они не конкурируют с вами – например, на африканском континенте?

Ди Фалько: Монополии на помощь бедным быть не может. Чем больше гуманитарных акций, независимо от их источника, тем лучше. Но вот что неизвестно обществу: пожертвования католиков на благотворительную деятельность весьма значительны. Позволь привести несколько цифр, относящихся к основным организациям. «Католической помощью» в 2001 году получены пожертвования в сумме 79 миллионов евро, Католическому комитету по борьбе против голода и за развитие в 2002 году пожертвовано 35 миллионов евро, а Папское миссионерское благотворительное общество ежегодно собирает во Франции более 8,5 миллиона евро и использует их на гуманитарные акции.

Между тем ни одно из средств массовой информации об этом не сообщает – быть может, они считают, что проявлять такую щедрость для христиан в порядке вещей.

Бегбедер: Примем к сведению. Я хотел бы воздать должное Церкви за ее мужество: она никогда не занимается демагогией – это, по крайней мере, следует отметить. Она не стремится говорить то, что понравилось бы обществу, и такой образ действий мне по душе. Я полагаю, не стоит требовать от Церкви, чтобы она слепо приспосабливалась к современным нравам, обязательно их принимая, но в то же время – повторяю – я убежден: не лишним был бы Третий Ватиканский собор, который пересмотрел бы ее позиции по ряду пунктов – таких, как целибат священников, презервативы, регулирование рождаемости и аборты.

Что касается попыток манипулирования будущим ребенком, границы этого понятия довольно-таки размытые. Когда женщина хочет завести ребенка для себя – ты знаешь песенку Гольдмана [55] Жан-Жак Гольдман (р. 1951) – французский композитор и певец. «Она родила малыша сама», – для начала она подбирает отца. И останавливает выбор на мужчине, который соответствует ее пожеланиям относительно светлого или темного цвета волос, роста и прочих качеств. Потом она определяет подходящий момент, полгода соблюдает безнатриевую диету, чтобы иметь больше шансов родить мальчика, перестает принимать противозачаточные пилюли, убеждает мужчину не пользоваться презервативом и т. д. Где начинается манипулирование процессом? Где оно кончается? И что думает об этом Церковь?

Ди Фалько: Позиция Церкви может показаться непреклонной, жесткой: она говорит, что никто не имеет права решать вопрос о жизни и смерти человека. Таков общий принцип. Но когда конкретные люди – члены Церкви, оказываясь в трудном положении, идут к священнику за советом, он должен помочь им с верой преодолеть сложившиеся обстоятельства.

Бегбедер: Известно, что Церковь отвергает клонирование, и это меня радует, но как обстоит дело с трансплантацией? Я говорю не о пересадке фаланги пальца или руки, но, допустим, о пересадке сердца. Я слышал, что в Соединенных Штатах один человек, которому сохраняли жизнь в ожидании донора, получил сердце своей девятнадцатилетней дочери. Это поразительно! Он выжил ценой смерти собственного ребенка!

Ди Фалько: Церковь одобряет трансплантацию, если она служит спасению другой жизни.

Бегбедер: Иногда это похоже на манипулирование телом.

Ди Фалько: Это несопоставимо.

Бегбедер: А искусственное продление жизни больного средствами медицины, а эвтаназия? Дело не в том, что мне нравится быть ультраанархистом, но скажи: зачем упорствовать, отсрочивая смерть любой ценой? Когда врачи знают, что больной страдает и он обречен, что его самого и близких ожидает лишь трагедия угасания и постоянная боль, откуда берется уверенность в том, что Богу угодно заставить десять лет страдать этого человека – парализованного, прикованного к постели, с торчащими отовсюду трубками? Не говоря уже о крайних мерах, нельзя ли одобрить хотя бы прекращение лечения?

Ди Фалько: Церковь не поддерживает продление жизни больного любыми средствами. Однако она возражает против эвтаназии. Ответ тот же: это открывает брешь. До каких пределов позволительно идти? Как определить жесткие рамки для принятия такого решения и как гарантировать, что злоупотребления будут исключены? Известно, какие ужасы замышляются порой в некоторых семьях у одра обреченного больного.

Бегбедер: В Голландии, где узаконено право на эвтаназию, решение принимает больной, а не его родственники.

Ди Фалько: Один врач, работающий в отделении паллиативной терапии, недавно рассказывал мне, как может меняться мнение больного, сохраняющего ясное сознание, который требует, чтобы его конец был ускорен при наступлении невыносимых мучений. Нередко тот же больной, когда приходит час, цепляется за жизнь и отказывается от своих требований. Больной не всегда в состоянии принять решение, и когда он просит положить конец его жизни, разве это не означает скорее мольбу о том, чтобы облегчили его страдания? И если врачу удалось помочь пациенту, думаешь, тот будет настаивать на своем требовании?