Джордж Оруэлл - Англия и англичане [litres]

3 мая 1946 г.

Эта превосходная книга справедливо именуется биографией, но главная ее тема – анализ мелвилловского интеллекта или, по словам самого Мамфорда, «его идей, его чувств, побуждений и его видения жизни». Здесь достаточно деталей, чтобы дать представление о гнетущих буднях, поработивших Мелвилла после того, как закончились его плавания. Мы видим гениального человека, утомленного непосильной работой, живущего среди людей, которым он представляется скучным, непонятным неудачником. Нам показывают, как нищета, угрожавшая ему даже тогда, когда он писал «Моби Дика», поселила в нем такое одиночество и горечь, что почти совсем разрушила его талант. Мамфорд не позволяет нам забыть об этих тягостных обстоятельствах, но цель его – критика, разъяснение и – неприятное, но неизбежное слово – интерпретация.

Этой целью и обусловлен единственный серьезный изъян книги. Критика, нацеленная на истолкование – вскрытие глубинного смысла и причины каждого действия, – вполне приемлема, когда относится к человеку, но когда речь идет о произведении искусства, это – опасный метод. Если такой критик до конца последователен, искусство исчезает. Поэтому, когда Мамфорд растолковывает самого Мелвилла, анализируя его философию и психологию, его религию и сексуальную жизнь, он великолепен, но затем он начинает толковать поэзию Мелвилла – и здесь он не так удачлив. «Истолковать» стихотворение можно лишь, сведя его к аллегории – это все равно что съесть яблоко ради семечек. Как в старой легенде о Купидоне и Психее, иногда разумнее всего принять вещи как есть, не посягая на знание.

В результате Мамфорду меньше всего удается разбор «Моби Дика». С энтузиазмом отдавая должное достоинствам книги, он вместе с тем слишком пытливо доискивается ее глубинного смысла. Фактически он предлагает нам видеть в ней прежде всего аллегорию и только потом поэму:

«“Моби Дик”… в основе своей – парабола о загадке зла и злобном произволе вселенной. Белый кит символизирует жестокую энергию существования… Ахав – дух человека, маленького и слабого, но целеустремленного, противопоставившего свою крохотность этому исполину и свою цель – пустой и бессмысленной мощи…»

Этого никто не станет отрицать, жаль только, что Мамфорд доводит аллегорию до крайней точки. Китобойный промысел, продолжает он, это символ трудового существования, обыкновенные киты (в отличие от Моби Дика) – послушная природа, команда «Пекода» – человеческие расы, и так далее… Старая ошибка – желание слишком много прочесть между строк. Вот пример интерпретации совсем уже глубокомысленной:

«В… Гамлете бессознательное желание инцеста лишает героя способности жениться на той, чьей руки он искал…»

Очень тонко – но насколько лучше было бы этого не говорить! Вспоминаются духи из Филдингова загробного мира, допытывавшиеся у Шекспира, что значит его строка: «Задую свет, сперва свечу задую» [95] «Отелло». ( Перевод Б. Пастернака .) . Шекспир сам забыл – да и не все ли равно, что это значит? Это чудесный стих, и довольно. То же – «Моби Дик». Лучше было бы просто порассуждать о его форме, которая есть материя поэзии, а «значение» оставить в покое.

На этом изъяне пришлось несколько задержаться, но книгу он серьезно не портит, поскольку Мамфорд исследует сознание Мелвилла в целом, а не только его художественное мастерство. И для этой цели аналитический метод, интерпретация подходят как нельзя лучше. Впервые распутаны странные противоречия в характере Мелвилла. Ясно, что был он человеком гордым, как Люцифер, восстававшим против богов подобно его Ахаву, и, вместе с тем, по природе радостным, органически радовавшимся жизни, хотя и видевшим ее жестокости. Он был аскетом и сластолюбцем, дисциплинированным и нечеловечески целомудренным и при этом падким до всякой прелести, встречавшейся на его пути. Он обладал не просто силой, а тем, что составляет подлинную силу, – страстной чувствительностью: море для него было глубже, а небеса просторнее, чем для других людей, и так же – реальнее красота и мучительнее боль и унижения. Кто, кроме Мелвилла, увидел бы красоту и ужас в таком нелепом животном, как кит? И кто еще мог бы изобразить такие сцены, как сцена притеснения Гарри в «Редберне» или комической и жуткой ампутации в «Белом Бушлате»? Так писать может только человек, чувствующий острее, чем обыкновенные люди, – настолько же, насколько коршун видит лучше крота.