Фредерик Поттешер - Знаменитые судебные процессы

Пока прокурор зачитывал обвинительное заключение, старший сержант Бори спал.

На следующих заседаниях заслушивались защитительные речи адвокатов. Главной была речь господина Мерилу, адвоката сержанта Бори. Ни для кого не было секретом, что Мерилу, как и некоторым из его коллег, было далеко не безразлично, какое направление примет судебное разбирательство. Было общеизвестно, что он входил в «высокую» венту общества карбонариев и являлся одним из руководителей Бори и его товарищей. Достаточно одного слова его подзащитного или кого-либо из друзей Бори, и Мерилу сам оказался бы на скамье подсудимых. Именно Мерилу, равно как Лафайета и некоторых других либеральных депутатов, спасают сейчас Бори и его товарищи своим молчанием, которое может стоить им жизни. Это известно всем, и со смешанным чувством недоумения и негодования публика присутствует на необычном спектакле, где адвокат защищает клиента, который гораздо менее виновен, чем он сам.

Поэтому господин Мерилу выполняет свою задачу с чрезвычайным усердием. Он обращает особое внимание на пункт, к которому будут возвращаться все последующие защитники. Этот процесс противозаконен, даже скандален, ибо французское право обращает большое внимание на формальный момент: преступления пет, если не начато его осуществление. План заговора, даже если речь идет о государственном перевороте, сам по себе не является преступлением. Да, было восстание генерала Бертона в Туаре и Сомюре, и, возможно, предполагалось, что вента 45-го линейного полка окажет ему поддержку. Но этого не случилось. Поэтому состава преступления нет, и, следовательно, нет оснований для уголовного преследования.

Обращаясь, в частности, к делу сержанта Бори, господин Мерилу напоминает, что во время событий, о которых идет речь, его подзащитный находился под стражей в Ла-Рошели и соответственно не мог принимать в них никакого участия.

В последующие дни заслушивались защитительные речи адвокатов других обвиняемых — двадцать пять речей, в которых, по существу, повторялось одно и то же: преступления не было, поскольку не было перехода от замысла к действию. Значит, обвиняемые не виновны… пи в чем.

Единственную сенсацию вызвало выступление молодого адвоката Шe д'Эст-Анжа, защитника солдата Бишерона, игравшего второстепенную роль в этом деле. Стремясь подкрепить довольно шаткое обвинение, прокурор де Маршанги несколько раз упоминал о хранившихся у Бори кинжалах с двухцветными — наполовину золотистыми, наполовину голубыми — лезвиями; причем он говорил о них так, будто речь шла не о символических предметах, а о настоящем оружии и будто хорошо вооруженным военным в самом деле мог пригодиться этот театральный реквизит.

Картинным жестом молодой адвокат выхватывает из-под мантии кинжал и восклицает:

— Вещь эта перешла ко мне от отца. Он был франкмасоном. Но когда я держу в руках его кинжал, у меня не возникают никакие преступные замыслы, в которых подозревает здесь всех господин прокурор.

И продолжает:

— Какое поразительное несоответствие между грозным обвинительным заключением и этими злополучными обвиняемыми! Да где они, эти страшные конспираторы, угрожающие миру и королевству? Я спрашиваю вас, господа! Посмотрите на них, посмотрите на моего подзащитного, солдата Бишерона.

На какое-то мгновение возникла надежда, что ввиду несостоятельности доказательств обвинение рухнет под напором совместных усилий защитников. Казалось, дело идет если не к оправдательному приговору, то по крайней мере к милосердному вердикту присяжных.

Так бы оно и было, если бы не господин де Маршанги. Но именно теперь старый поэт-бонапартист проявляет себя в полной мере. Он неожиданно поднимается и обращается к председателю суда:

— Я желаю сделать дополнительное заявление. Уже в том, что обвинение делает заявление после защитительных речей адвокатов, есть нечто необычное. Да и по своему объему оно тоже необычно— 50 страниц, то есть четвертая часть обвинительного заключения. В этот день становится совершенно ясным, что представляет собой Маршанги на самом деле: он не просто прокурор, выполняющий свои обязанности, а непримиримый противник, который задался целью погубить обвиняемых и готов пойти на все, чтобы добиться своего.

Обращаясь к присяжным, Маршанги произносит сурово и многозначительно. «Важны не факты сами по себе, — говорит он. — Единственно важным является ваше внутреннее убеждение, и если вы считаете, что возникла угроза существующему порядку, то должны карать решительно, без колебаний».