И Гарин - Пророки и поэты

что это только первые, буйные порывы слишком богатой организации,

что море уляжется и что все это похоже на юность принца Гарри,

кутившего с Фальстафом, Пойнсом и мистрис Квикли, описанную у

Шекспира".

Чаще всего мы встречаемся у Достоевского с Отелло, Гамлетом и Фальстафом. Увлечение "Отелло" было столь велико, что в 1879-1880 годах Достоевский несколько раз предлагал в салоне Штакеншнейдеров поставить любительскую пьесу и себя в роли Отелло. Тема Отелло - одна из центральных в "Подростке".

У Версилова тоже "разможжена душа", потому что он лишился идеала:

обожая Ахмакову, он испытывает "самое искреннее и глубочайшее неверие

в ее нравственные достоинства". Между тем Ахмакова. как и Дездемона,

представлена идеалом нравственного совершенства, ума, красоты.

Параллельность финальных сцен очевидна: подобно тому как мавр целовал

перед убийством спящую жену свою, Версилов дважды целует лежащую без

чувств Ахмакову и затем пытается застрелить ее и застрелиться сам. Но

Версилов не Отелло, не цельная чистая душа, а "рефлексер",

переживающий раздвоение личности. Он действует импульсивно, почти

теряя рассудок, и ему не удается ни убить, ни покончить с собой.

Тема Фальстафа занимает в творчестве Достоевского меньшее место: m-r M в "Маленьком герое", купчик Архипов в "Униженных и оскорбленных " ("Бестия и шельма... Иуда и Фальстаф, все вместе"), чиновник Лебедев и генерал Иволгин в "Идиоте", Лебядкин в "Бесах". Фальстафы Достоевского - мерзость мира, "особая порода растолстевшего на чужой счет человечества, которая ровно ничего не делает, которая ровно ничего не хочет делать и у которой, от вечной лености и ничегонеделания, вместо сердца кусок жира".

Академик Е. В. Тарле писал А. Г. Достоевской: "Достоевский открыл в человеческой душе такие пропасти и бездны, которые и для Шекспира и для Толстого остались закрытыми". Психологический анализ у Достоевского тоньше, значительнее, глубже, нежели у Шекспира: то, что Шекспир только обозначил, наметил, изобразил извне, Достоевский показал изнутри. Что у Яго или Макбета преступная воля или страсть, то у Раскольникова, Свидригайлова, Смердякова, Верховенского - структура сознания, анатомия подкорки, патологоанатомия, болезненные состояния, психиатрия.

По мнению Тарле, шекспировские заветы и традиции осуществил вполне только Достоевский, и за 250 лет, их разделяющих, не было никого, кто бы понял и оценил Шекспира так хорошо, как Достоевский. Именно Достоевский продолжил и развил психологизм "знатока человеческого сердца", дав блестящее в художественном отношении изображение человеческой ненависти, жестокости, честолюбия, гнева, ревности, корысти, безумия...

ШЕКСПИР И ЧЕХОВ

И все же в российской словесности дух Шекспира был ближе всего духу Чехова. Речь идет не о пересечениях призрака "черного монаха" с тенью отца Гамлета или зависимости хамелеона от Озрика, даже не о многочисленных шекспировских аллюзиях в рассказах и повестях А. П. Чехова ("Барон", "Колхас", "Пари", "Рассказ без конца", "Три года", "Моя жизнь" и т.д.), а о гамлетизме и шекспиризме Чехова, его шекспировском видении жизни, контрасте высокого строя шекспировских трагедий и пошлости российской жизни, пародировании и фарсовом снижении Шекспира на русской почве: "Но я гнилая тряпка, дрянь, кислятина, я московский Гамлет. Тащите меня на Ваганьково". Чехов довел тургеневский уровень снижения русского гамлетизма до леонидандреевского, до беловского, до бальмонтовского. Чехов хотел видеть людей необыкновенными - как Отелло или Гамлет, - а видел юродивыми, жалкими, ничтожными, и в этом видении не отдалялся, а сближался с Бессмертным Уильямом. "По капле выдавливать из себя раба" - это тоже влияние Шекспира на Чехова.

Рассказы Чехова 80-х годов изобилуют шекспировскими реминисценциями: "Талант", "Писатель", пьеса "Леший", "Рассказ старшего садовника", "Огни", "Скучная история" - и др. Платонов в "Пьесе без названия" и главный герой "Иванова" - из породы русских Гамлетов.

Станиславский считал Чехова продолжателем шекспировских традиций и говорил, что Шекспира надо играть как Чехова - не стилистически, а артистически, играть полутона и паузы, играть молчание Шекспира. И сам "разрабатывал" Шекспира по чеховским канонам.

Артур Миллер считал, что Чехов ближе к Шекспиру, чем кто бы то ни было другой. Критики называли "Чайку" шекспировской пьесой Чехова и улавливали в сцене представления пьесы Треплева сходство со "сценой мышеловки".