Яков Кротов - Военная Россия

На Западе правовые государства возникали в результате мифа о свержении: боясь низложения, короли соглашались с автономией судов и с обеспечением права собственности. Взамен монарх получил быстрый экономический рост в стране. В России угроза свержения отрицалась, утверждалось, что русский народ отвергает либеральные идеи и боготворит своего царя. Что верно — пока царь успешен как воитель, иначе его ждёт участь Николая II. "Это был этос, отличавший российское самодержавие не только от западных монархий, но и от японской, которая приспособилась к европейским юридическим и конституционным формам с целью усилить и модернизировать монархическое государство" (Уортман, 2004, 25).

Монархия в России не собиралась себя усиливать, она собиралась оборонять Россию до завоевания всех соседних земель и земель, соседствующих с соседними. Отсюда поразительная извращённость мышления, когда "огромный размер" страны выставляется как причина единодержавия и централизации. "В таком разобщении и рассеянии централизация властей представляется необходимостью", — писал Победоносцев в 1960-е (Цит. Уортман, 2004, с. 29). В реальном мире и по нормальной логике, именно огромный размер страны требует децентрализации власти.

К президентам наблюдения Уортмана тоже относятся.

Ко крестьянам то же. Современные исследователи часто критикуют жалостливый миф XIX столетия о несчастном забитом крестьянстве России, подчёркивая, что у крестьян был «мир» — община, которая создавала вполне надёжное правовое и экономическое пространство. Проблема не в том, что «мир» не мог сопротивляться дворянскому произволу; не так часто случались Салтычихи. Проблема в том, что русское крестьянство было прежде всего — как и русское дворянство — военным сословием. Оно завоёвывало новые земли, оно их осваивало. Русские Платоны не размышляли о бытии, они- Платоны Каратаевы, завоёвывавшие бытие. Судьба крестьянина в России подобна судьбе янычара в Оттоманской Порте, но ведь янычаров как-то не принято считать только жертвами.

Русское «отвращение к труду», лень, «обломовщина» есть нормальное для солдата состояние. Ратный труд несовместим с трудолюбием. Штольц — штатский, Обломов — военный. Если бы началась война, Обломов был бы генералом почище Ермолова. Недаром Лесков создал в «Левше» миф о генерале Платове, который без войны был способен только лежать на «досадной укушетке». Обломовский диван и есть та укушетка. Нормативный русский — Илья Муромец, треть века лежащий на печи, а потом разносящий на клочки окружающий мир и опять опускающийся на печь.

Ложно определение объекта истории России. «Россия» есть не название страны, а название империи. Эта империя родилась в XV веке из того, что осталось после распада Золотой Орды на ее западных, славянских окраинах. От Орды «Россия» унаследовала неудержимое желание утверждать себя за счет завоеваний, пусть даже в ущерб внутреннему содержанию.

Название «Россия» было заимствовано идеологами империи из греческого лексикона и заменило самоназвание «Русия». "Русская земля" — исторически первоначальное название ("откуда пошла есть Русская земля", — так начинается "Повесть временных лет"). Это название построено абсолютно по тому же принципу, что и "Немецкая земля" — «Дойчланд», "Английская земля" — «Ингланд». Для империи нужно было другое название.

Новорожденная империя осуществляла агрессию не только в пространстве, но и во времени. Любое государство создает миф о своей древности, стараясь возвести себя к наибольшей древности, по возможности — к началу времен. У англичан есть романтизация саксонской и кельтской древности, от которой в собственно английской культуре почти ничего не осталось.

Особенностью идеологии российского империализма было то, что он творил миф о своей древности, возводя себя не к XIV–XV векам, а к IX–X столетиям, — но пространством мифа выбирал не свою территорию, а территорию, которую требовалось завоевать, территорию "Киевской Руси", к которому Москва имела такое же отношение как Кенигсберг — к империи Карла Великого. Нежелание признать реальность своего позднего рождения включало в себя нежелание признавать реальность рождения Украины и Белоруссии, да и прибалтийских государств тоже.

О разрыве между Киевской и Московской Русью писал ещё в 1962 г. Джеймс Биллингтон (Биллингтон, 2004. с. 214)., которого за это критика "интеллигентные патриоты" Г.Флоровский и Д.Лихачёв.