Дмитрий Быков - На пустом месте

На самом деле, конечно, не любил – ни тот, ни другой. Белый и Троцкий были для Блока и Ленина слишком интеллигенцией, слишком трепачами – а интеллигенцию с ее компромиссами они ненавидели оба. Блок, думается, тоже охотно подписался бы под любимым тезисом «Интеллигенция – говно нации, а не мозг нации». И не сказать, чтобы это не подтвердилось впоследствии.

«Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи» – чьи это слова? Ленинские? Нет, блоковские. Вот что их еще роднит: бешеное раздражение против любой непоследовательности. Потому что оба – пример химической чистоты и стопроцентной цельности, с самоубийственной логикой пришедшие к одинаковому концу.

Трудность в отношении героев к христианству: Бунин, конечно, перехлестывал, когда называл блоковские наброски пьесы о Христе пределом кощунства, и Пастернак зря осуждал их за это же. Ничего кощунственного там нет, но и ничего церковного тоже. Христианство Блока проблематично: у некоторых (в особенности у наших православных радикалов) бывает христианство без Христа, у него был Христос без христианства, близок ему скорее был ибсеновский и ницшеанский титанизм, «quantum satis» Бранда, и не зря любимым композитором у обоих был Вагнер (за Лениным в советской мифологии был закреплен Бетховен, но любой экскурсовод в Горках – о чем Алла Боссарт написала еще в девяностые, да и сам я об этом слышал,- готов был подтвердить: Ильич Вагнера очень любил и часто слушал). Блоковская «весть о сжигающем Христе» вряд ли вызвала бы понимание и сочувствие у Ленина, полагавшего личным врагом «всякого Боженьку»,- но не забудем, что Ленин обожал Гегеля, а Гегель начал с работ о христианстве; призывая к воинствующему атеизму, Ленин в уже упоминавшемся философском завещании брезгливо отзывался о плоских статьях, в которых доказывалось, что Христа не было. Выпадов же против поповщины у Ленина и Блока хватало, и блоковские слова про попов, сказанные в «Интеллигенции и революции», были, пожалуй, еще и похлеще ленинских. «Сто лет ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой…» Где он, интересно, увидел попов, торговавших водкой?

Ненависть же к «православной Руси», той самой кондовой, избяной и толстозадой,- была Ленину и Блоку присуща в равной степени; наверняка найдется немало охотников объяснить это иудейской четвертинкой Ленина (любопытно, что и Блоку – «по папе» – «шили» ровно то же самое), но слишком ясно, что голосом крови ничего не объяснишь. Мало ли было этнических русаков с такими же интенциями? Впрочем, конечно, мало: до такой степени ненавидеть государство со всеми его установлениями, право со всеми его хитросплетениями, бюрократию со всеми ее пыльными папками – никто, кроме Ленина и Блока, не умел. Тут оба признавали только полное разрушение, до основанья, без всякого «а затем». Эта ненависть и заставляла Клюева – благоговейно относившегося к обоим – написать: «Есть в Ленине керженский дух, игуменский окрик в декретах…» Так оно и было. И не зря у Маяковского и Есенина – двух «младших» – двумя главными героями революционных поэм стали Ленин и Блок: Блок так же необходим в «Хорошо», как и в «Анне Снегиной».

И я с ним, бродя по Галерной,

Смеялся до боли в живот

Над тем, как, хозяину верный.

Взбесился затравленный «скот».

Это Есенин о Блоке 1917 года – том самом, которого Маяковский видел на тех же улицах, у тех же костров, в той же шинели.

К восьмидесятилетию Толстого Ленин и Блок написали по статье – статьи непохожие, но главный пафос их един. Оба противопоставляют Толстого современной России – царской, победоносцевской; оба эту Россию люто ненавидят, Блок прямо говорит о взгляде упыря, под которым живет вся страна. В сущности, Ленину близка в Толстом та же безоглядная решительность в «срывании всех и всяческих масок», в назывании вещей своими именами, в договаривании до конца.- и ту же солнечную все-сжигающую ясность благословляет Блок в статье «Солнце над Россией». Оба ненавидели условности, и это вполне в духе погибающих классов. И, мнится, на могиле у каждого могли бы быть начертаны страшные блоковские слова: «Слопала-таки поганая, гугнявая, родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка». Кстати, если бы у Ленина была могила – они были бы с Блоком соседями. Ленин завещал, чтобы его похоронили рядом с матерью, на Волковом кладбище. Там же, неподалеку, могила Блока, чей прах перенесли со Смоленского.

Некоторые полагают, что большевизм – концентрированное выражение всего русского. Но задумывался он как безоговорочное его отрицание – вот о чем хорошо бы помнить. Коммунизм тоже оказался слопан, как поросенок. Россия все слопает.