Дмитрий Быков - На пустом месте

Кстати об этом сифилисе: о нем столько понаписано, в том числе и серьезными исследователями – А.Эткиндом, в частности,- что возражать трудно, хотя никаких клинических данных о блоковском сифилисе уж точно не сохранилось; главный аргумент – то, что его лечили ртутной мазью, но ртутной мазью кого только не лечили – от кожных высыпаний, от повышенной нервности, от тех же мигреней… Версия о ленинском сифилисе тоже более чем сомнительна – медицинских данных нет; израильский врач Владимир Лернер, опубликовавший статью на эту тему в «Европейском неврологическом журнале» за 2004 год, лишь пересказывает старые слухи о том, что Ленина пользовали сальварсаном. Оппоненты охотно эту сплетню подхватывали – Ленин и Блок в сознании современников оставались столь чисты, субъективно непогрешимы, что надо было обязательно стащить обоих с пьедестала, приписать любой грязный мотив или извращение; Роман Гуль растиражировал бред о том, что под «Ночной фиалкой» в блоковском словаре понимается клитор, что это был его фетиш, и к петербургским проституткам он хаживал именно ради его стимуляции; по-моему, эта версия характеризует более Гуля, нежели Блока.

Интересно, что обоих страстно, до судорог, ненавидел Бунин – здесь у них тоже соперников не было: к прочим современникам, вроде даже прожженного А.Толстого, он был снисходителен. Здесь ненависть до-рассудочная, онтологическая,- и, само собой, именно Бунин громче других обзывал Ленина «сифилитиком с зеленой жижей вместо мозга». Нормальная тактика: самых чистых вывалять в самом грязном. Но проявления их предсмертных болезней действительно были похожи – и окончательных диагнозов до сих пор нет; с Лениным все более понятно – обширный наследственный атеросклероз,- но как он при таком атеросклерозе умудрялся до марта 1922 года бешено работать, да и в ноябре 1923-го начал восстанавливаться, понять решительно невозможно. Думаю, и Ленин, и Блок – примеры удивительной, редкой зависимости физического состояния от душевной жизни: у обоих все настолько определялось умонастроением, что собственно физические причины отходили на второй план. А симптомы у них были сходные: сначала – сильное, страстное раздражение, приступы неудержимой злобы (вспомним блоковскую дневниковую запись о том, как он беспричинно толкнул маленького мальчишку на улице), потом – мучительные головные боли, полный упадок творческих сил. Потом – провалы в памяти, забывание слов, глубочайшая депрессия, нервное истощение. Внезапные и необъяснимые скачки температуры. Головокружения, тошнота, резкие боли во всем теле. Наконец – безумие: Блок умер сумасшедшим, никого не узнавая и не переставая кричать днем и ночью, а фотографии Ленина с идиотически выпученными глазами и блаженной улыбкой обошли весь мир. Оба умерли от главного в жизни разочарования – от того, что «обманула та мечта, как всякая мечта».

Мне возразят, конечно: а как же ленинские бесчисленные «расстрелять», как же его отчаянная тяга к насилию, разрушению, чуть ли не садизму? Но ведь и Блок ценил человеческую жизнь не слишком дорого, ведь и он, узнав о катастрофе «Титаника», обрадовался, что «есть океан», ведь и у него есть запись о душащей, беспричинной ненависти к буржуа за стеной – «гнусно мне, рвотно мне, отойди от меня, Сатана». Ведь не Ленин, а Блок написал: «Пальнем-ка пулей в святую Русь, в кондовую, в избяную, в толстозадую». Трудно сомневаться – это его собственные слова. «Интеллигенция и революция» – статья, в которой жестокость смотрит из каждой строчки: где ему было жалеть других, когда он себя не пожалел? Человек, одержимый идеей «Возмездия», всегда начинает с себя – и в случае Блока это вполне естественно, ибо он – классический последний представитель рода, плод вырождения: более чем символична его бездетность. Но бездетен был и Ленин – тоже последний, тоже никого после себя не оставивший; и тут-то аналогия может оказаться полезной – его полное равнодушие к чужой жизни диктовалось тем же самым эсхатологическим мироощущением.

Блок и Ленин были врожденными максималистами – никаких полумер, гибель так гибель; в этом смысле русский коммунизм был таким же порождением вырождающегося дворянства, как и русский символизм. Блок это понимал – и инстинктивно к нему потянулся, почувствовав, что только большевики сумеют все разнести до основания (были у него и эсеровские симпатии, но он, кажется, не очень хорошо отличал эсеров от большевиков – тут начиналась «политика», которую сам он называл «Маркизовой лужей»).