Два альтернативных подходак формированию стратегии развития общественных структур
В истории социальной мысли явно или неявно соперничали два подхода. Один исходил из примата «целого» над «частным», а другой наоборот ставил на «частное» и обусловливал успех «целого» успехом развития его элементов («частного»). Первый подход можно условно назвать социальным реализмом, второй — социальным номинализмом.Социальный реализм, представленный наиболее рельефно, например, именами Г.В.Ф. Гегеля и К. Маркса («человек — это совокупность всех общественных отношений»), предполагал, что развитие общественного организма и его элементов (человека, отдельных социальных групп) определяется целым — абсолютной идеей (Гегель) или борьбой классов (Маркс). При этом диалектика преобразования «класса в себе» в «класс для себя» порождала на практике пренебрежение к человеческой жизни, насилие над личностью, оправдание трагедии отдельного человека светлым будущим человечества. Здесь можно говорить о социальном утопизме, который находит питательную почву в концептуальном арсенале социального реализма.
Социальный номинализм, представленный прежде всего либерализмом и его идейными предшественниками (Дж. Локк, Д. Юм, А. Смит, Дж. Милль), предполагал, что человек и его права и свободы приоритетны перед государством, что само государство является своего рода результатом общественного договора и оно лишь обеспечивает своим гражданам более «комфортное» существование. Экономические последствия стратегии, основанной на идеях социального номинализма, привели к тому, что ряд государств достиг значительных успехов в обеспечении благосостояния людей, составив тот самый «золотой миллиард».
Стратегия (чаще всего — не явно), основанная на принципах социального реализма, в области управления наукой связывается в первую очередь с деятельностью крупных институтов, вузов, организаций, выбором безусловно «перспективных» направлений, «ведущих» институтов или вузов. Именно последние должны получать приоритетное финансирование и поддержку. Именно последние определяют прогресс науки. Этот подход у нас представлен, скажем, бывшим советником по науке Президента РФ Б.Н. Ельцина — А.И. Ракитовым, который настаивал на том, что финансовые ресурсы необходимо сосредоточить на нескольких приоритетных направлениях, приступить к созданию ограниченного числа федеральных исследовательских университетов и т.п. В одном из вариантов «Концепции участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки» намечается сокращение научных учреждений до 100–200, тогда как только в системе РАН 450 научных институтов, а всего таковых 3500 (начало 2005 г.).
Российские реалии таковы, что и приоритетные направления, и другой выбор «ограниченного» числа ведущих университетов будут определяться и определяются связями и статусом либо тех или иных политических фигур и лоббистов, либо вненаучным статусом некоторых академических «тяжеловесов». Так оно, видимо, и получается: статус федеральных университетов получили главным образом те университеты, расположение которых соответствует некоторым геополитическим соображениям, либо те, которые имеют влиятельных лоббистов в Москве.
Последние тенденции управления наукой и высшим образованием в России свидетельствуют, что стратегии как научной, так и образовательной политики задаются установками именно социального реализма. Определены приоритетные направления, ведется работа по ранжированию вузов, некоторые из которых будут объявлены «ведущими» и будут соответственно поддерживаться. Конечно, можно было бы только порадоваться за коллег, которые, возможно, будут получать более достойную зарплату, смогут свободнее покупать приборы и продвигаться вперед в своих исследованиях и разработках. Другие же, по-видимому, будут недополучать то, что предстоит добавлять «ведущим» организациям и еще более и более отставать, и в материальном, и в информационном благополучии.
Впрочем, некоторые старые вузы уже объявлены национальным достоянием, и преподаватели в них получают зарплату в 1,5 раза выше своих коллег, работающих в учреждениях, не убеленных сединами. Возникает вопрос: национальным достоянием являются стены этих вузов или их научный и образовательный потенциал? Почему, скажем, я как профессор Казанского университета был более ценным (и, так сказать, вышеоплачиваемым), чем я же, но в качестве профессора Ульяновского университета (в момент моего перехода имевшего статус филиала МГУ)? От этого перемещения в пространстве снизилась моя научная и педагогическая квалификация (если судить по заработной плате, то в 1,5 раза)? Неужели, с точки зрения государства, мой опыт был менее значимым для становления нового вуза, нежели дальнейшее пребывание в стенах славного Казанского университета?
Читать дальше