Игорь Рабинер: Правда о «Зените»

— А шарфы-то откуда брали?

— Мне, например, бабушка связала. Теплый, мохеровый. Буковки «Зенит», правда, кривые были, фирменную стрелочку трудно было выдержать — но какая разница? И друзьям моим она шила. Не промышленный поток, конечно, но каждая бабушка немножечко шила…

Розенбаум, как и Шац, тоже был на «золотом» матче-84 с «Металлистом». Но главное — где сидел на той игре легендарный музыкант и поэт. На тренерской скамейке. Рядом с Садыриным!

Они были большими друзьями. В пору, когда советская власть творчество Розенбаума, мягко говоря, не приветствовала, тренер постоянно приглашал его на зенитовскую базу в Удельной, чтобы пообщаться и разрядить обстановку в команде. Несколько раз даже брал в автобус на игры. Но сажать на скамейку в официальном, да еще и в «золотом», матче — все это по нынешним временам кажется фантастикой. Однако в ту пору такое было разрешено.

Татьяна Яковлевна Садырина, вторая жена Павла Федоровича, в 84-м еще не была с ним знакома, но подтверждает:

— Да, я помню, как Паша говорил, что сажал на скамью Сашу Розенбаума. Потом запретили — а Садырин все равно сажал. Бывали случаи, когда ему за это строго выговаривали, но мой муж был человеком упрямым и принципиальным. А с Розенбаумом у него были очень хорошие отношения. Уже во времена, когда Пал Федорыч тренировал ЦСКА, мы однажды ехали вместе с ним в поезде, и он всю ночь напролет читал нам стихи. И в 91-м, уже при мне, приезжал к Садырину на чествование «золотого» ЦСКА, причем в майке «Зенита».

То чествование, когда Садырин — правда, уже в другом клубе — выиграл свое второе золото, стало для Розенбаума моральной компенсацией за 84-й. Эту грустную историю, полностью отражающую нравы своего времени, поведал мне сам Александр Яковлевич. С ним мы встретились в квартире знаменитого Дома на набережной, которую Розенбаум снимает в Москве.

— Весь тот сезон я провел вместе с командой. И после победы написал песню под названием «"Зенит" — чемпион!», которую пацаны-футболисты по-прежнему считают своей. Причем не только из того состава, но и из последующих — за исключением нынешних иностранцев. А потом было большое чествование команды в СКК. Там я должен был исполнить эту песню впервые. Представляю, какой бы она произвела фурор. Но это был 84-й год.

Уже в день чествования я пришел на репетицию. И смотрю — происходит что-то странное. Все ходят, суетятся, а на меня никто внимания не обращает, никуда не зовут. Сижу с гитарой, скромняга-парень. И даже Пашка (Садырин. — Прим. И. Р .) ходит кругами и мнется. А потом выяснилось, что второй секретарь Ленинградского обкома партии Коржов, отвечавший за идеологию, сказал: «Вы что — с ума сошли? Какой «"Зенит" — чемпион»!»? Не будет никакого Розенбаума!» И меня «бортанули» с этого концерта, я был послан с него на три буквы областным комитетом Коммунистической партии Советского Союза.

Паше было очень неловко. Я его успокоил, сказал, что мы — ребята привыкшие. Хотя, конечно, был очень расстроен. Но на него-то какие могут быть обиды? Что он мог сделать? Та история ни на секунду не прервала мои отношения с командой и с ним. Мы ведь с Садыриным много говорили и об искусстве. И что мне запомнилось: он достаточно тонко разбирался в том, что настоящее, а что — подделка. Интуитивно чувствовал фальшь — и в музыке, и в прозе, и в поэзии. Потому что сам был настоящим.

— А как вы вообще с «Зенитом» сошлись?

— В 83-м году я записал свою первую пленку, она мгновенно разошлась по всему Союзу. И вскоре меня разыскали зенитовские гонцы и пригласили на базу встретиться с игроками. Разумеется, с ведома и разрешения старшего тренера. А ведь на то, чтобы куда-либо приглашать Розенбаума, в те годы требовалось немалое мужество, поскольку за это могли не погладить по головке.

Еще даже в 86-м, в 87-м я в Москве и Ленинграде мог выступать только без афиши. Мою фамилию где-либо печатать было запрещено. А ведь это была уже перестройка. Представьте, что творилось в последний год застоя. Так вот, пришел я на базу «Зенита» — и год с нее не вылезал, и до сих пор мы со всеми ребятами из той команды как родные люди. Я был как бы посередине между тренером и игроками — на десяток лет младше Садырина и на столько же — старше футболистов. То есть был очень удобен для общения и с одними, и с другими, со всеми, включая Садырина, был на «ты». Между гастролями всегда сидел на базе, пел пацанам песни, играл с ними на бильярде, обменивались свежими анекдотами… Считаю себя членом той команды и буду вспоминать о том «Зените» как о чем-то светлом и чистом до конца своих дней. А мальчишки, которые для меня по сей день — мальчишки, будут ходить ко мне на концерты, как Толик Давыдов, когда он работал в Липецке, а я туда приехал.