Ксения Собчак - Против всех

В начале было слово. И дал его мужчина, о котором, в сущности, не было известно ничего. Только имя — Саша. Сашу рекомендовали в очень авторитетной и значимой организации как человека порядочного и ответственного, но — главное — решающего любые крымские вопросы.

— Ксения, вы с Антоном можете приезжать на референдум безо всяких опасений, мы вам все организуем. Даю слово. И на участки отвезем, и с правильными людьми повстречаем. — Голос в телефонной трубке звучал перспективно.

— А с Чалым нам интервью организуете? — нагло поинтересовалась у Саши Собчак.

— Ну вот с Чалым не уверен, а с Аксеновым попробуем.

— Ребят, я лично против, чтоб вы ехали сейчас, — принялся канючить Усков на редколлегии. — Поймите и меня, сейчас любое ваше появление в Крыму будет расценено как провокация.

— Блин, Усков, ну я-то за русский Крым, Путин — мой кумир теперь. Почему не сейчас-то? — удивился Красовский.

— Ну потому. Еще ничего написать не успеете, а вас там снимут в ваших тельняшках — и все. Нет «Сноба». Давайте все же обождем пока, — рассудительно пробурчал Усков, опрокинув стакан шардоне.

— У меня как раз есть альтернатива, — оптимистично закричала Собчак. — Школа минета. Давайте все учиться сосать.

— Теперь только учиться сосать и остается, — хмуро буркнул Красовский, хлопнув дверью.

— Ну а что он обижается-то? — удивился Усков. — Через месяц поедете.

Через месяц Собчак снова позвонила Саше. За это время о нем стало известно немного больше. Во-первых, появилась фамилия — Бородай. Во-вторых, изменился масштаб фигуры: из безымянного куратора Саша превратился во всесильного демона «Русской весны». Он мелькал то в Севастополе, то в Донецке. Писали, что вчера утром видели его на баррикадах Славянска, а вечером уже на совещании в Луганске.

— А мы бы вас все равно не пустили тогда, — неожиданно объявил дававший слово Саша. — Прямо в аэропорту бы развернули.

— Ну это было бы даже лучше, — ответила Собчак, — какой прекрасный вышел бы репортаж.

Саша, привыкший, видимо, за последние месяцы управлять судьбами народов, немного обалдел от такой наглости: «Ладно, давайте через недельку приезжайте, я пока на Юго-Востоке, а потом вам все организую».

— На Юго-Востоке? — обрадовался Красовский. — Тогда едем срочно. Пока всех этих кураторов нет на месте.

На следующее утро заспанные герои приземлились в русском Симферополе. Бизнес-класс, под завязку укомплектованный серьезными людьми чиновного вида без единой спутницы-дамы, деловито поспешил к выходу. Сойдя с трапа, Собчак уверенной походкой пошла к черному микроавтобусу с надписью VIP на лобовом стекле. У автобуса стояла красивая улыбчивая девушка, окруженная высокими хмурыми молодыми мужчинами в черных румынских костюмах. По однообразным квадратным носам их туфель и форменным подергивающимся желвакам можно было вычислить, что мужчины встречают московских гостей не по дружбе, а по службе.

— Нам сюда? — Собчак словно кремлевским пропуском помахала перед глазами у грустных своим посадочным в бизнес-класс.

— С чего вы взяли? Вам — туда, — грустный кивнул головой в сторону набитого пассажирами эконома автобуса. Тем временем улыбающаяся девушка распахнула дверь вип-кареты сошедшему с трапа мужчине. Мужчина тоже был невесел, его черный костюм, судя по крою, был сшит в Италии, мягкие туфли — где-то там же. По всему было видно, что служит он в той же организации, где и встречающие, но чином значительно выше.

— Безобразие какое, — Собчак с возмущением втискивалась в автобус с лохами из эконома. — Это ж нарушение всех правил перевозок.

— А ты Бородаю пожалуйся, — прохрипел Красовский, придавленный к дверям мускусной полной бабой-начальником.

Оказалось, впрочем, что до выхода метров двадцать, и вся эта катавасия с автобусом затеяна, исключительно чтобы помучить сто пятьдесят человек. Пограничный контроль-то убрали, а привычка издеваться осталась. Если русский человек утратит эту привычку, если у него вдруг пропадет желание унижать другого русского человека, то Россия падет, исчезнет, сотрется с карты мира и из памяти народов.

Весь следующий час, покачиваясь уже в «мерседесе» на кочках крымских дорог, Красовский думал об этой странной русской потребности. Потребности, сделавшей эту нацию такой непобедимой и уязвимой одновременно. Привычка унижаться спасала русских во всех бедах, при всех нашествиях и войнах. Потребность унижать сплотила русскую империю, покорила соседние народы, поставила на колени два континента. И где бы сейчас волею судеб ни оказывался русский человек, именно невозможность удовлетворить эту потребность вызывает в нем страдания и ностальгию.