Елена Съянова - Десятка из колоды Гитлера

Под «сеном» подразумеваются территории или «хорошая земля, плохо или неумело используемая». С годами список будет пополняться.

В сущности, так они и начали, затем растянув « сладостный акт воздаяния » (Геббельс) на весь период своего правления, сделав его своей религией и превращая порой в самоцель. НСДАП безусловно и справедливо называют «партией войны», но это в не меньшей степени также и «партия мести».

В иных случаях «второе я» или «тень» фюрера движется даже впереди своего носителя. «Европа – женщина, которая после Наполеона не знала настоящего господина. Теперь этот господин я! – заявляет Гитлер в 1940 году. – Но прежде чем я ее… (в подлиннике то самое слово – Е. С. ), я хорошенько отхлопаю ее по щекам. Впрочем, есть много способов отомстить. Я их все знаю».

«Чтобы отомстить женщине, достаточно снять и перекроить хорошо сидящее на ней платье, а затем снова заставить надеть, – откровенно разъясняет Гесс. – Мы так и поступаем». И действительно: Рейн, Австрия, Судеты, Чехословакия, Франция, Польша… На очереди Россия, Британия… Европа становится тесной! Гитлер уже поглядывает за океан.

Многие отмечали, что при упоминании Соединенных Штатов или американцев Гитлер всегда морщился. Гесс же, озвучивая гримасы вождя словами «европейская помойка» и «недонация», пишет, что месть жирующей Америке станет одновременно и местью тем евреям, которые думают, что спаслись за океаном… путем «смешивания еврейской крови с долларами». Здесь, правда, он использует чье-то выражение (точное авторство не установлено). Возможно, оно принадлежит Юлиусу Штрейхеру, который, по его же собственному признанию, при каждой возможности «бросал в унитаз долларовую купюру прежде, чем на него усесться».

В высказываниях Штрейхера, которого, впрочем, сами же вожди считали личностью одиозной, вообще много самой грубой физиологии; зато такие «партийные эстеты», как Гесс, Геббельс, Лей очень любили слова «очищение», «дезинфекция», «стерилизация» и т. д. Гесс, которого тот же Штрейхер за глаза звал «белоперчаточником» и «чистюлей», пожалуй, и был им в действительности, о чем мы опять же узнаем от Гитлера и через него. В Бергхофе, например, во время пребывания там Гесса, фюрер приказывал своему камердинеру Гейнцу Линге убирать у себя в личных комнатах (даже если он там в это время работал) каждые полчаса, чтобы «мой Руди не видел моего свинарника». Когда же Гесса в Бергхофе не было, уборку в спальне и рабочем кабинете Гитлера делали раз в три дня, а то и реже, поскольку в отсутствие Гесса «свинарник» именовался «художественным беспорядком» и создавал вождю «рабочую атмосферу».

Рудольф Гесс был непростым в общении человеком, если не сказать тяжелым. Гитлер начал ощущать это на себе еще в тюрьме Ландсберг, где они с Гессом жили в соседних камерах. (Ниже я буду приводить в качестве примеров лишь те сцены и эпизоды, в подтверждение которым имеется не менее трех свидетельств – Е. С. ). Каждое утро Гесс являлся в комнату к Гитлеру, будил его, следил за тем, чтобы тот не курил в постели, заставлял делать зарядку, а после завтрака организовывал ему «рабочий процесс»: выгонял посетителей и по его же собственному выражению «блокировал Адольфу отходы от письменного стола». (Письмо жене из тюрьмы Шпандау от 09.03.1971 г.)

Гесс не только и не столько записывал за Гитлером (чаще это делал шофер и телохранитель Эмиль Морис), сколько инициировал сам процесс сочинения «Майн Кампф», подавал идеи, а также редактировал рукопись. Если Гитлер, не привыкший к планомерному труду, начинал бунтовать, ругался, называя Гесса «плантатором», а себя – «негром умственного труда», то Гесс пугал его визитом Карла Хаусхофера, перед которым Гитлер благоговел, и таким образом часто продлевал работу над рукописью.

В середине двадцатых годов, почти сразу после досрочного освобождения, Гесс начал осуществлять свою программу «фараонизации» лидера партии, то есть возведения фюрер-принципа руководства в абсолют. Это потребовало от Гитлера, особенно поначалу, большого психического и даже физического напряжения. Гитлеру запрещалось пить спиртное, танцевать, громко смеяться, гримасничать, рассказывая что-то, рисовать дружеские шаржи (что он очень любил и неплохо делал), допускать, чтобы его перебивали… Но это было только начало. Гесс так обставлял все «выходы» фюрера куда-либо на люди, что тот чувствовал себя, по его же признанию, как «прыщ на ладони» или «мокрой курицей с павлиньим хвостом». Однако со временем он начал все легче влезать в эту оболочку, которая приросла к нему, превратив в того Гитлера-монумент, каким его и знала нация.