Анатолий Букреев: Восхождение

Снег валил с такой силой, что невозможно было что-либо разглядеть уже на расстоянии вытянутой руки. Но люди все равно не сдавались. Иногда им удавалось воспользоваться перильными веревками, закрепленными на маршруте для большей безопасности. Кислород в баллонах закончился, и из-за наступившей гипоксии сознание альпинистов притупилось. Потерявшие всякую чувствительность руки и ноги едва сгибались. Даже если участникам повезет, и они дойдут до лагеря — кто знает, что их ждет? Очень может быть, что они станут инвалидами. Казалось, что в темноте, под завывание ветра, люди вели негласный торг со смертью. «Тебе нужны мои пальцы? Забери их, только оставь мне жизнь».

Внизу, в том самом лагере, куда они так стремились, русский гид спешил выйти к ним на помощь. То угрожая, то умоляя, он обходил все палатки одну за другой, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто вышел бы вместе с ним наверх, на помощь к попавшим в беду.

В итоге Анатолий Николаевич Букреев принял решение, которое многие потом назовут самоубийственным. Он решил отправиться наверх в одиночку. Пойти навстречу бешено хлеставшему по лицу снежному крошеву, навстречу ураганному ветру. Чтобы получить представления о реве урагана, по словам одного из участников, нужно представить себе, что «над вами вагон за вагоном проносится товарный поезд». Тем не менее, Букреев вышел на спасение погибающих, и то, что произошло потом, американский альпинист и писатель Гален Ровелл впоследствии назвал «одной из наиболее выдающихся спасательных операций».

Через две недели после драматических событий на Эвересте Букреев вылетел из Катманду в Денвер (штат Колорадо), затем, встретившись с друзьями, он отправился в Санта Фе (штат Нью-Мексико). Там он, наконец, смог отдохнуть после всего, что ему довелось пережить. Вскоре после его приезда состоялась наша первая встреча. Дело в том, что за несколько месяцев до этого, я, по просьбе нашего общего друга, приобрел для Анатолия фотоаппарат и переслал его в базовый лагерь под Эверестом. 28-го мая 1996-го года мы в первый раз увиделись друг с другом.

Я видел фотографии Анатолия, сделанные до трагедии на Эвересте. Худощавый, подтянутый, с доверчивой улыбкой — таким я себе его представлял. Когда я вошел в дом, он медленно поднялся с кресла, чтобы поприветствовать меня. Я увидел усталые ввалившиеся глаза, почерневшие губы и кончик носа (следы обморожений) и взгляд, отстраненный от всего окружающего. Казалось, я видел перед собой лишь его телесную оболочку, а дух находился в другом, недоступном для меня месте.

Его вид напомнил мне что-то до боли знакомое… Да, это было во время войны в Мозамбике. Такое же отсутствующее выражение было у русского солдата [2] Видимо, речь идет о гражданской войне в Мозамбике в середине 70-х годов (прим. перев.). , сидевшего на броне БТР с автоматом Калашникова в руках. Легким движением затвора он предотвратил мою попытку сфотографировать его. Это был не самый приятный момент в моей жизни: меня встревожила тогда даже не та естественность, с которой он обращался с оружием, а полная отрешенность на его лице.

Мы постепенно разговорились. Мои попытки вспомнить русский язык, который я изучал в институте, оказались безуспешными, и поэтому Толя перешел на английский. Он говорил спокойно и вполне ясно, хотя и избегал сложных грамматических конструкций. Тема было все та же — Эверест. Анатолию хотелось разобраться, что же произошло тогда на горе.

Мы встретились с ним на следующий день, а потом еще через день. Мне рассказали, что Толе постоянно снились тревожные сны о горах. В этих снах он все время пытался принести кислород пострадавшим альпинистам, но никак не мог до них добраться. От самого Анатолия я об этом не слышал, он говорил лишь о том, что в действительности происходило в те майские дни на Эвересте. В рассказе не было литературных красот или интригующего сюжета. Для замерзающего на такой высоте человека простая чашка горячего чая приобретает цену жизни, а красивые слова не стоят ничего.

Я высоко оценил искренность Анатолия. Он охотно отвечал на мои вопросы, которых со временем становилось все больше. Мы начали записывать наши разговоры на магнитофонную пленку.

3 июня 1996-го года мы с Анатолием решили начать совместную работу над книгой, которую вы сейчас держите в руках. Мы согласились работать вместе, причем я собирался выяснить мнение других участников экспедиции. Букрееву эта идея понравилась. Он понимал, что видел лишь часть произошедшего, и ему самому было интересно узнать, ккаким же выводам мы в конце концов придем.