Алексей Боровой: Власть

Важнее — в практическом смысле — соображение, которое говорит о постоянных, явных и замаскированных для индивидуальной воли процессах приспособления ее к коллективному психическому нечто, стихийно властвующему над личностью, силой своей природы вынужденной к симбиозу.

Но и здесь объективные процессы воздействия на личность отнюдь не столь односторонни.

На первый взгляд торжество этой безличной надындивидуальной сферы исторически представляется как будто обезличенным. Как мы видели, самым фактом своего явления на свет исторический человек санкционирует разом все приказы и прихоти универсального суверена. И нет в этом плане как будто пределов ни человеческой чуткости, ни человеческой уступчивости.

Однако в действительной жизни по мере укрепления личного начала, а это бесспорный исторический факт культуры, все с большей настойчивостью и большим весом врываются новые струи, взрывающие его дно, мутящие его светлые воды, прокладывающие себе наконец новое русло.

Старое воспитывает, но новое бунтует. И там, где только что были закоченевший порядок, железная иерархия, неуязвимая догма, формулы, готовые для всякого запроса, сейчас — мятеж, борьба, крушение рангов, искание новой догмы. И если традиция и социальная гимнастика действуют укрепляюще в смысле подчинения авторитарному фетишу, то революционные процессы действуют в прямо обратном направлении, расшатывая не только конкретный право-политический порядок, но поражая авторитарный порядок в самом его принципе.

Так анархизм приходит к заключению, что безвластное общество возможно. Ни современные формы общественных союзов, ни их санкции не суть логические категории общественности, но категории исторические.

Вся предшествующая социологическая наука постоянно погрешала тем, что в своих исследованиях — даже в пределах, разрешимых ее специальной методологией, — чрезмерно игнорировала личность как фактор социологический. Для нее личность всегда оставалась лишь служебным органом, объектом, единицей, над которой стихийному началу общественности разрешалось производить любые операции вплоть до приравнивания ее нулю.

Между тем личность есть кардинальная проблема, отправной пункт всякого социологического исследования. Сущность взаимоотношений личности и общества вовсе не разрешается веселым и безоговорочным упразднением первой. Это не социология, а плохая арифметика.

Рассуждая так, мы не проглядим первенствующего для нас факта, что успехи общения есть успехи личности; что общение может выразить и выражает исключительно то, что дано вложить в него личности; что самостоятельные явления, приписываемые коллективу, по существу, есть все же явления, порожденные историческими качествами личности; что тайны общения, скрытые от людей в ранних исторических обществах, перестают быть тайнами уже в буржуазно-демократических обществах, ибо социалистическая и особенно анархическая критика наносит непоправимые удары буржуазному оптимизму и вере в стихийный естественный гармонический порядок, своим происхождением обязанный любым внешним силам, но только не воле человека.

Так непроницаемый фетиш долгое время с необычайной ловкостью перелагал ответственность за все социальное зло с плеч благочестивых проповедников гармонии на независящие обстоятельства. Новое общество, зародыши которого мы наблюдаем в настоящее время, не может знать ни покорных воле пожиманий плеч, ни ссылок на анонимного, но дерзкого обидчика.

Всякое общение ныне ответственно за собственную историческую судьбу. Не только классовые группы, массы, но даже отдельные индивидуальности приобретают все больше возможности ковать собственную историю. Жизнь шире, богаче, податливее прокрустовых схем, пугающих ныне лишь кротов своими среднеарифметическими veto.

Мистические ссылки на «необходимость» годятся лишь для одурачивания темноты. Никто лучше не расправляется с этой необходимостью, как те, кто призван ее устанавливать. Спор о «необходимости» в условиях нашего исторического познания есть спор схоластов, спор далеко не бескорыстный. Лишь немногие схоласты спорят о «необходимости» из любви к чистому искусству, движимые инстинктом правдолюбия. Такие аскеты — в меньшинстве, большинство четно зарабатывают на этом споре славу, авторитет, власть — звание вождя. И чем одареннее спекулянт, тем выгоднее ведет он свою коммерцию. Обывателям, мистически приседающим пред «необходимостью», приходится платить за нее цену, какую прикажут. Деньги так деньги, вольности так вольности.