Леонард Терновский: «Зачем» или «почему»

Но что же тогда вело правозащитников? Что заставляло их предпочитать житейскому благополучию сначала многолетнее ожидание беды, а затем череду лагерей и ссылок, изгойства за 101-м километром и поднадзорности? Что поддерживало их на этом трудном пути? Выше я уже говорил о нравственной мотивировке поведения диссидентов. Но может быть это лишь мое впечатление? Или аберрация памяти? Как все это подтвердить или опровергнуть? Попробуем раскрыть документы тех лет. Выслушаем свидетельства самих участников правозащитного движения.

Демонстранты против советской оккупации Чехословакии, — неужели же они наивно надеялись, что их крохотное выступление на Красной площади остановит танковую армаду!? Конечно, нет. Вот что они говорили на суде.

Лариса Богораз: «У меня было… соображение против того, чтобы пойти …соображение о практической бесполезности демонстрации, о том, что она не изменит ход событий. Но…для меня это не вопрос пользы, а вопрос моей личной ответственности»… «Для меня промолчать — значило присоединиться к одобрению действий, которых я не одобряю. Промолчать — значило для меня солгать».

Павел Литвинов, отвечая на вопрос прокурора, пошел ли бы он на демонстрацию один, ответил: «Безусловно».

В своем последнем слове Вадим Делоне сказал: «Я понимал, что за пять минут свободы на Красной площади я могу расплатиться годами лишения свободы».

Татьяна Великанова, жена Константина Бабицкого, на вопрос прокурора, отговаривала ли она мужа от участия в демонстрации, ответила: «Я не считала себя вправе его отговаривать, если это его убеждение и он действовал по велению совести».

(Хорошо помню, как я говорил в те дни одному своему другу: — «Демонстранты, сидящие в тюрьме, — сейчас самые свободные из наших сограждан»).

Тоша (Анатолий) Якобсон и Илья Габай лишь по стечению обстоятельств не вышли вместе со своими товарищами на Красную площадь: Тоша ничего не знал о предполагавшейся демонстрации, а Ильи вообще не было в Москве. Вот что писал Якобсон в листовке о выступлении своих отважных друзей: «…если бы даже демонстранты не успели развернуть свои лозунги и никто бы не узнал об их выступлении, — то и в этом случае демонстрация имела бы смысл и оправдание… Демонстрация 25 августа — явление не политической борьбы… а явление борьбы нравственной». И далее: «достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить».

Мучительно переживая подобную нравственную дилемму, Габай писал в своей лагерной поэме: «Мне стыдно, что я жив, когда творят правеж».

Позволю напомнить, что и я, решившись войти в Рабочую комиссию по психиатрии (РК) и сознавая неизбежность расплаты за этот шаг, мотивировал свое решение тем, что «…не угрозы и страх, а совесть и долг должны определять поступки людей».

Быть может, выслушав эти объяснения, читатель поймет, почему сами диссиденты определяли порой свою деятельность как движение нравственного сопротивления. Было еще одно отличие правозащитного крыла диссидентства, делающее его в некотором роде интегрирующим и универсальным. Его приверженцы защищали не только «своих», но и всех преследуемых за слово и убеждения. Разумеется, подобные выступления не были свойственны исключительно правозащитникам. Случалось, что и «националы» из союзных республик, и «отказники», и «религиозники» тоже выступали в защиту преследуемых властями участников других диссидентских «конфессий». Но это было скорее исключением из правил. Для правозащитников же подобные выступления были в порядке вещей. Порой неосознанно, они следовали заповеди делать добро не только тем, кто и им делал добро, но часто выступали в защиту «чужих», случалось даже их ненавидящих и проклинающих.

Так, в седьмом номере самиздатской «Хроники», ставшей голосом правозащитников, сообщалось об аресте и последующем помещении в спецпсихбольницы А.Фетисова и трех членов его группы, — лиц, придерживавшихся тоталитарных, сталинистских и антисемитских убеждений. Относясь отрицательно к идеям Фетисова (считавшего, к примеру, что Синявского и Даниэля следовало расстрелять), «Хроника» призывала не забывать, что «фетисовцы» фактически осуждены за взгляды и называла безнравственными насмешки над людьми, находящимися в заключении, тем более удовлетворение тем, что власти отправили твоего идейного противника «в желтый дом».

Уже в первом номере «Хроники» помещено сообщение о закончившемся в Ленинграде процессе по делу ВСХСОНа. А ведь «Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа» (в котором было около тридцати членов) был организацией чуждой правозащитным идеям. В теории ВСХСОН не исключал в будущем даже насильственных действий с применением оружия. В своем девятнадцатом номере «Хроника» опять писала о судьбе ВСХСОН-овцев.