Артур Конан Дойл: За волшебной дверью

Однако никогда не бывает следствия без причины, какой бы пустяковой, возможно, ни оказалась сама причина. Что же стояло на пути успеха этого произведения? Без сомнения, его стиль. И это еще несмотря на то, что витиеватость и цветистость, присущие позднейшим творениям писателя, здесь в определенной степени смягчены и умерены. Подобное считалось тогда новшеством и ввело в заблуждение не только публику, но и критику. Они, определенно, приняли это за искусственность, в чем обвиняли Карлейля еще двадцать лет назад, забывая, что если перед нами истинный гений, то его стиль органически присущ ему, является в такой же мере частью человека, как и цвет его глаз. Это не рубашка, по словам Карлейля, которую можно надеть и снять согласно желанию, а кожа, приросшая навсегда. Этот удивительный яркий стиль Мередита! Как его описать? Очевидно, лучше всего с помощью собственных выразительных слов писателя о Карлейле, где, не исключено, таится arriere-pensee [9] Задняя мысль (фр.). , что эти слова можно отнести в той же мере и к нему самому.

„Любимый автор его писал в стиле, похожем либо на первобытную архитектуру, либо на ее развалины, столь тяжелым и грубым он казался. Его стиль был словно ветер, разгулявшийся во фруктовом саду, то здесь, то там с диким ревом срывающий красивый плод; словно волны, разбивающиеся о дамбу, с его туманными фразами без начала и конца; точно косые солнечные лучи, прорвавшиеся через бегущие по небу облака; стиль, где ученые слова соседствовали с уличным сленгом, а ударения проставлены наугад. Все страницы здесь были как налетевший шквал, а вся книга действовала как электрический заряд“ [10] Отрывок из романа "Карьера Бьючемпа". .

Какое замечательное описание и какой пример стиля! Сколь большое впечатление оставляют такие выражения, как: „Все страницы здесь были как налетевший шквал“. Этот отрывок одинаково безупречен не только как характеристика стиля Карлейля, но и как образец манеры Мередита.

Итак, „Ричарду Феверелу“ мы воздали наконец должное. Признаюсь, я очень верю в проницательность читающей публики и не думаю, что истинное произведение может долго оставаться незамеченным. Литература, как и вода, находит свое истинное место. Мнение создается медленно, но в конце концов бывает правильным. Убежден, что если критики единодушно станут превозносить плохую книгу или поносить хорошую, то их влияние может сказываться (и сказывается) в течение пяти лет. Но на окончательную оценку это никоим образом не воздействует. Шеридан говорил, что если все блохи в его постели набросятся на него скопом, то ему придется убраться из нее. Я не считаю, что какое-либо единодушие критики сможет когда-нибудь „убрать“ из литературы действительно достойную книгу.

К числу достоинств „Ричарда Феверела“ — надеюсь, тут вы простите мне мою неуемную восторженность — принадлежат щедро рассыпанные в романе афоризмы, заслуживающие места в ряду английских пословиц. Например, что может быть лучше, чем выражение: „Если, помолившись, ты чувствуешь, что стал лучше, это значит, что твоя молитва услышана“, или „Целесообразность — вот мудрость человека, справедливость же — мудрость Бога“, или „Все хорошие мысли идут от сердца“. Весьма правдивы и следующие слова: „Так кто же из нас трус?… Тот, кого потешают промахи человечества“. Здоровым оптимизмом веет от фразы: „Существует один-единственный путь, которым душа постигает счастье: ей надо взойти на вершину мудрости, и она увидит оттуда, что все в этом мире имеет свое назначение и служит на благо человеку“. Более шутливый оттенок чувствуется в словах: „Мужчине легче цивилизовать кого угодно, только не женщину“ [11] Д.Мередит. "Испытание Ричарда Феверела". М., Худ. лит., 1984. . Однако поспешим прервать это занятие, поскольку примерам из „Ричарда Феверела“ несть числа.

Рядом с этим романом, как вы можете видеть, выстроилось немало его собратьев. Это — „Сандра Беллони“ и „Виттория“, где присутствует итальянская тема, а также „Рода Флеминг“. В этом последнем случае чутье критика изменило Стивенсону. Есть и роман „Карьера Бьючемпа“ о малозначительных политических событиях. Ни один большой писатель не должен растрачивать себя лишь на какую-то преходящую тему. Это напоминает красавицу, которая нарисована в старомодном наряде. Но красота, как и мода, проходит.

Здесь стоят также изящный роман „Диана“ и роман „Эгоист“ с бессмертным Уилоби Паттерном, вечным образцом мужского себялюбия, „Гарри Ричмонд“, первые главы которого, по моему мнению, можно причислит к лучшим примерам английской повествовательной прозы. Большой мастер, Мередит мог творить в том жанре, какой предпочитало его время. Романистом он стал по воле случая. Во времена королевы Елизаветы он был бы знаменитым драматургом, а при королеве Анне — выдающимся эссеистом. Но в какое бы время Мередит ни трудился, он в одинаковой мере предстал бы перед нами как великий ум и благородная душа.