Уильям Моэм: Подводя итоги

Простота — не столь очевидное достоинство, как ясность. Я всегда стремился к ней, потому что у меня нет таланта к пышности языка. До известного предела я восхищаюсь пышностью у других писателей, хотя в больших дозах мне трудно бывает ее переварить. Одну страницу Рескина [30] Рескин Джон (1819–1900) — английский писатель, искусствовед и общественный деятель. В эстетике — теоретик прерафаэлитов. Выступал с романтической критикой капиталистического общества и машинной цивилизации, возлагал надежды на эстетическое и нравственное совершенствование человека, на возрождение творческого характера труда, главным образом в его средневековых формах. Известен своими выступлениями против теорий, оправдывавших социальную несправедливость, обличал эксплуатацию и социальный гнет. я читаю с наслаждением, но после двадцати чувствую только усталость. Плавный период; полный достоинства эпитет; слово, богатое поэтическими ассоциациями; придаточные, от которых предложение обретает вес и торжественность; величавый ритм, как волна за волной в открытом море, — во всем этом, несомненно, есть что-то возвышающее. Слова, соединенные таким образом, поражают слух, как музыка. Впечатление получается скорее чувственное, чем интеллектуальное, красота звуков как будто освобождает от необходимости вдумываться в смысл. Но слова — великие деспоты, они существуют в силу своего смысла, и, отвлекшись от смысла, отвлекаешься от текста вообще. Мысли начинают разбегаться. Такая манера письма требует подобающей ей темы. Нельзя писать высоким слогом о пустяках. Никто не пользовался им с большим успехом, чем сэр Томас Браун, [31] Браун Томас (1605–1682) — английский медик. но и он не всегда избегал этой ловушки. Тема последней главы «Гидриотафии» («Погребения урн») судьба человека — вполне соответствует пышному барокко языка, и здесь доктор из Норича создал страницы прозы, непревзойденные в нашей литературе; но когда он в той же пышной манере описывает, как были найдены его урны, эффект (по крайней мере на мой взгляд) получается менее удачный. Когда современный писатель в высокопарном стиле сообщает вам, как обыкновенная потаскушка юркнула или не юркнула под одеяло к ничем не примечательному молодому человеку, это вызывает у вас законное отвращение.

Но если для пышности слога нужен талант, которым наделен не всякий, простота — отнюдь не врожденное свойство. Чтобы добиться ее, необходима строжайшая дисциплина. Сколько мне известно, наш язык — единственный, в котором пришлось создать особое обозначение для определенного вида прозы purple patch. [32] Purple patch — «пурпурная заплата» (англ.) — кусок текста, выделяющийся своим эффектным, изысканным языком. He будь она столь характерной, в этом не было бы надобности. Английская проза скорее вычурна, чем проста. Но так было не всегда. Нет ничего более хлесткого, прямолинейного и живого, чем проза Шекспира; однако следует помнить, что это был диалог, рассчитанный на устную речь. Мы не знаем, как писал бы Шекспир, если бы он, подобно Корнелю, сочинял предисловия к своим пьесам. Возможно, они были бы столь же манерны, как письма королевы Елизаветы. Но более ранняя проза, например проза сэра Томаса Мора, не тяжеловесна, и не цветиста, и не выспрення. От нее отдает английской землей. Мне думается, что Библия короля Иакова оказала пагубное влияние на английскую прозу. Я не так глуп, чтобы отрицать ее красоту. Она величественна. Но Библия — восточная книга. Образность ее нам бесконечно далека. Эти гиперболы, эти сочные метафоры чужды нашему духу. На мой взгляд, не меньшим из зол, какие причинило духовной жизни в нашей стране отделение от римско-католической церкви, было то, что Библия надолго стала ежедневным, а нередко и единственным чтением англичан. Ее ритм, мощность ее словаря, ее высокопарность вошли в кровь и плоть нации. Простая, честная английская речь захлебнулась во всевозможных украшениях. Туповатые англичане вывихивали себе язык, стремясь выражаться, как иудейские пророки. Видимо, были для этого в английском характере какие-то данные: быть может, природная неспособность к точному мышлению, быть может, наивное пристрастие к красивым словам ради них самих или врожденная эксцентричность и любовь к затейливым узорам — не знаю; но верно одно: с тех самых пор английской прозе все время приходится бороться с тенденцией к излишествам. Если по временам исконный дух языка утверждал себя, как у Драйдена и у писателей царствования королевы Анны, его затем снова захлестывала помпезность Гиббона [33] Гиббон Эдуард (1737–1794) — английский историк, автор «Истории упадка и разрушения Римской империи» (1776–1788). или доктора Джонсона. [34] …доктора Джонсона. — Джонсон Сэмюэл (1709–1784) — английский писатель, историк литературы, лексикограф. Был непререкаемым авторитетом в области литературных вкусов в Англии второй половины XVIII в. Прославился капитальным «Словарем английского языка» (1755), автор жизнеописаний Шекспира, выдающихся английских поэтов и других деятелей культуры. В работах Хэзлитта, [35] Хэзлитт Уильям (1778–1830) — английский критик, публицист, теоретик романтизма. в письмах Шелли, в лучших страницах Чарльза Лэма [36] Чарльз Лэм (1775–1834) — английский поэт и эссеист. Принадлежал к лондонской группе романтиков, куда входили Ли Хант, Уильям Хэззлит и др. Лучшее творение Лэма — «Очерки Элии» (1S20-1823). английская проза вновь обретала простоту и вновь утрачивала ее в произведениях де Квинси, [37] Де Квинси Томас (1785–1859) — английский писатель-романтик. Карлейля, [38] Карлейль Томас (1795–1881) — английский историк, мыслитель, романист. Мередита и Уолтера Патера. Высокий стиль, несомненно, поражает больше, чем простой. Мало того, многие считают, что стиль, который не привлекает внимания, — вообще не стиль. Такие люди восхищаются Уолтером Патером, но способны прочесть эссе Мэтью Арнольда [39] Арнольд Мэтью (1822–1888) — английский поэт, известный критик и публицист. и даже не заметить, как изящно, благородно и сдержанно он излагает свои мысли.