Евгения Альбац: Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

Снова — февраль. Премьер-министр Валентин Павлов публично обвиняет западный финансовый капитал в том, что он ведет войну против Советского Союза. И снова это почти дословное повторение того, что говорил Председатель КГБ…

Так что же, все-таки государственный переворот? Нет, никакого переворота не произошло — у самих себя власть не отнимают.

Случилось другое. В декабре 1990 года, на исходе пятого года перестройки, КГБ СССР устами своего Председателя обнародовал то, что давно уже стало реальностью в нашей стране. А именно: заявил о КГБ, как о составляющей власти, а не инструменте ее. И в последующие месяцы наглядно продемонстрировал, что в результате перестройки, в результате экономического и политического хаоса, ею вызванного, в результате ослабления всех других государственных структур КГБ приобрел такую власть в стране, какой никогда раньше не имел {5}. Скажу более определенно: КГБ СССР с периферии властной триады (КГБ — КПСС — Военно-промышленный комплекс) переместился в центр ее, стал лидером олигархической власти в стране.

Произошло это не сразу, не вдруг — система, именуемая Комитетом госбезопасности, создавалась и развивалась на протяжении всей истории советского строя. И то, что мы получили, — закономерный итог, объективный результат, вытекающий из всей логики развития тоталитарного государства. Оно без боя не сдается. И — не сдастся.

Такова суть моей версии. В последующих главах я постараюсь ее доказать.

Но прежде: что же это такое — Комитет государственной безопасности СССР?

Летом 1990 года мне пришлось работать в одной американской газете. Каждое утро я считывала со своего компьютера информацию, приходящую по каналам информационных агентств из Москвы. Это было время, когда генерал КГБ Олег Калугин давал свои сенсационные интервью-разоблачения, за что был лишен всех чинов, орденов и пенсий.

Так вот, говоря о КГБ, автор той или иной информации неизменно давал пояснение читателям: КГБ — это ЦРУ и ФБР вместе взятые. Подобное разъяснение должно было объяснить покупателю газеты, что КГБ занимается внешней разведкой (ЦРУ), контрразведкой (ФБР) и, вероятно, борьбой с организованной преступностью, наркомафией и терроризмом, поскольку это тоже входит в компетенцию ФБР.

Не скрою, каждый раз читая такие «разъяснения», мне хотелось подойти к редактору и сказать: «Ну напишите хотя бы о том, что КГБ еще занимается и политическим сыском, выполняет функции тайной полиции — тем, что в наибольшей степени и составило «славу» этому ведомству в собственной стране…»

Каюсь, не подошла. Ибо из многочисленных разговоров с моими американскими коллегами, никогда не бывшими в СССР, знала, что вслед за моими словами последует вопрос: «Но ведь ФБР тоже занимается политическим сыском? Вспомни 50–60-е годы — времена маккартизма, вспомни «уотергейт»… И тогда мне пришлось бы говорить о том, что, согласно Уставу ФБР, который был утвержден Конгрессом США в 1979 году, Бюро запрещено расследование какой-либо деятельности, связанной с «выражением гражданами их религиозных и политических взглядов». Что за «уотергейт» ФБР здорово надавали по рукам. Что еще в 1974 году в США был принят Закон о прайвиси (неприкосновенности частной жизни), а еще раньше, в 1966 году, — Закон о свободе информации, — ничего подобного в Советском Союзе не было и нет. Пришлось бы говорить и о том, что, основываясь на этих двух законах и на Первой поправке к Конституции (право на получение информации), я послала в ФБР запрос на собственное досье и… И получила ответ, что в ФБР досье на меня нет… И не поверила ни одному слову из этого ответа, так как до того брала интервью у начальника ФБР города Чикаго, где работала, и начальник этот не стал скрывать, что информацию на меня они имели и мной как-то интересовались…

Впрочем, может быть, я не стала пускаться во все эти объяснения, потому что во мне «взыграло» «шестое чувство советского человека»? Или «сработала» моя неприязнь к любым секретным службам? Убеждение, что все они, всегда, уже по природе своей направлены против индивидуума и весь вопрос в системе правовых мер, ограничивающих права секретных служб и обеспечивающих права граждан?