Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

Строго говоря, Крючков был прав. Расшатать это аморфное общество и преступное государство, на протяжении всей своей семидесятилетней с лишним истории ведущее войну против собственного народа, ликвидировать эту бесчеловечную власть — программа, которую демократы не слишком тогда скрывали. Однако упоминание о «материальной поддержке из-за рубежа» и — еще более конкретно — об «иностранных спецслужбах и зарубежных организациях», которые «продолжают вести против Советского государства тайную войну», в устах председателя КГБ, да еще с учетом предрассудков простого советского обывателя, приобретало особый, зловещий смысл. Крючков рисовал образы «врагов».

Плюс ко всему Председатель КГБ не единожды в своем заявлении упомянул об «экономическом саботаже», инспирированном, как следовало из его слов, все теми же «деструктивными силами». Цель была очевидна: объяснить советскому человеку причину абсолютно пустых полок в магазинах и показать истинных виновников такой ситуации. А надо сказать, что именно в декабре 1990 продовольственный кризис в стране достиг своего апогея: в Москве выстраивались очереди даже за хлебом, пропала соль, спички. Подобного советские люди не помнили с послевоенного времени, и потому обозление обывателя, его агрессивность по отношению к любой власти, к демократам в том числе, приближалась к точке кипения.

Ну и, наконец, коли враги есть, госбезопасность обязана с ними бороться. И тут Крючков призвал всех «честных граждан» информировать КГБ о посягательствах на «социалистический государственный и общественный строй». То есть, говоря попросту, доносить в КГБ.

Вот такое было заявление. Если прибавить к сказанному еще ту безапелляционность тона, с которой оно было произнесено, ту уверенность Крючкова, с которой он держался и которую всячески подчеркивал, то можно представить себе настроение советских людей, еще сохранявших крохи веры в перестройку. Крючков раздавил всякую надежду. Не скрою: все мы ждали, когда начнутся аресты.

Для Запада, где «горбимания» по-прежнему была очень сильна, где имя родоначальника перестройки все еще вызывало эйфорию, заявление Крючкова означало только одно: Горбачев потерял власть.

Ибо представить себе, что человек, начавший эпоху реформ в СССР, избавивший Запад от страха перед советской военной угрозой, порушивший великую Берлинскую стену, может вдруг столь резко повернуть вправо и вновь заговорить на языке «холодной войны», — подобное действительно представить себе было трудно. Если…

Если оценивать все происходящее в Советском Союзе с позиций и в терминологии многовековой западной демократии. Где есть правительство и есть оппозиция. И есть гражданское общество, эту оппозицию способное сформировать и поддержать. Где политический спектр достаточно четко определен — консерваторы, либералы, радикалы. Где, может быть, самое главное, есть система правовых мер, не позволяющих политику, находящемуся в верхних эшелонах власти, столь резко, с плюса на минус и наоборот, менять свои взгляды и позиции — ему в этом случае грозит отставка. Советский Союз — государство тоталитарное. Демократии здесь никогда не было, демократическим традициям не из чего было возникнуть, ибо их не было и в дореволюционной России, которая пять веков жила в условиях абсолютной, причем достаточно жесткой монархии. Гражданское общество в той же России только-только стало появляться, как к власти пришли большевики и в стране установилась диктатура одной партии.

Однако вернемся в зиму 1990–1991 года.

Дальнейший ход событий, казалось, лишь подтверждал самые мрачные предположения западных журналистов и политологов.

Январь 1991 года. Льется кровь в Вильнюсе и Риге. Во всех трех Прибалтийских республиках — Литве, Латвии, Эстонии — создаются некие подпольные комитеты национального спасения, призывающие к свержению местных правительств, нацеленных на отделение от СССР. Причем ясно, что события везде разворачиваются по одному, скоординированному Центром плану {2}.

На одном из заседаний Верховного Совета Горбачев предлагает приостановить действие Закона о печати, закона, впервые отменившего цензуру прессы.

Февраль. Михаил Горбачев выступает с большой программной речью в Минске, где буквально повторяет слова, сказанные Председателем КГБ в его декабрьском заявлении. А именно: объявляет демократов силами деструктивными и обвиняет их в том, что ими руководят «чужие научные центры и чужие головы» (то есть Запад), а значит, говорит Горбачев, «они (т. е. лозунги и идеи демократов — Е.А.) нужны кому-то, а не нам с вами». {3}