Олег Арин - Разрушители мозга (О российской лженауке).

Существует ряд косвенных признаков, по которым можно отличить научную работу от ненаучной. Кое-какие признаки я уже обозначил в статье про Титаренко.

Напомню их еще раз.

Использование терминологического аппарата из устаревшей «парадигмы». Скажем, если бы нынешнее представление о солнечной системе описывалось языком Птоломеевской теории неба. Или когда современная ситуация на Дальнем Востоке или в зоне Тихого океана описывается через анализ несуществующего «Азиатско-Тихоокеанского региона» («АТР»). Иными словами, работу, в которой всерьез пишется о том, что происходит в «АТР», можно сразу же отнести к ненаучной. Однозначно можно считать, что в ней ничего нового сказано не будет, а будет обыкновенная трепотня.

Сразу же должны вызывать подозрения работы, в которых делаются постоянные ссылки на высказывания руководителей страны. Это «старая парадигма», зародившаяся еще в советские времена, а ныне ставшая анахронизмом. Другое дело, если это специальная работа, в которой анализируются слова и дела политиков.

Из этой же серии перечисление визитов как показатель активности политики той или иной страны. Обычно такие перечисления характерны для начинающих исследователей. Маститые до таких мелочей не опускаются. Другое дело, что подсчет количества визитов может быть полезен для анализа эффективности политики в контексте «доходы-расходы» на внешнюю политику.

Научный труд строится на понятийном аппарате, а не на словесах или даже терминах. Многие научные работники не понимают разницы между понятиями и словами-терминами. Это означает, что они никогда не изучали диалектику Гегеля, без которой вообще трудно что-то научно проанализировать. Такое непонимание характерно для политологов, международников и страноведов, особенно востоковедов. (Это касается и западных исследователей.) В меньшей степени это относится к экономистам, у которых понятийный аппарат хорошо разработан предшественниками.

В настоящее время любая крупная работа даже в сфере общественных наук должна быть хорошо оснащена статистикой. Без обширной статистики, которая позволяет проследить определенные закономерности, не может быть «фундаментального труда», а может быть только чисто журналистские описания «взаимоотношений».

Непрофессионального исследователя выдают такие фразы, как «с одной стороны», «с другой стороны». У любого явления «сторон» бесконечное множество, а истина одна, хотя и являет себя во многих ипостасях. Познать предмет или явление означает выявить его самую характерную черту, которая качественно отличает данное явление от другого.

В этом же контексте назойливые фразы «в последнее время» что-то стало актуальным или какие-то явления «проходят стадию значительных изменений» достойны начинашек. Для серьезных исследователей писать в «последнее время» о том, что было и 10, и 20, и 30 лет назад, просто непристойно.

Если в работе появляются ссылки на бога, на библию как на авторитет в решении какой-то научной проблемы, можно считать такую работу однозначно ненаучной. Любая мистика даже в виде космизма или всяческих УФО сразу же отбрасывает работу за пределы науки.

Признаком квазинаучности следует считать злоупотребление англоязом. Конечно, каждая наука имеет свой специфический словарь, который за полтораста лет в основном забит английскими словами. Это естественно, поскольку поначалу именно Англия, а затем США доминировали и доминируют в науках. И тем не менее во всех общественных науках можно без труда обойтись без англоязычных слов, которыми особенно злоупотребляет пробуржазная часть российского научного сообщества.

У русских почему-то сложилось мнение, что научные работы надо писать наукообразным языком. Такое впечатление, что они не читали великие работы великих ученых, которые всегда писали живо и нередко «весело». «Наукообразность» — это косвенный показатель лженауки. Самый идеальный вариант — это публицистическая манера изложения серьезных научных изысканий.

Как известно, современная российская наука плохо финансируется. Для многих низкие зарплаты стала поводом для оправдания отсутствия крупных работ и вообще низкой научной отдачи. (Очень многие доживают до пенсии, имея в арсенале какую-нибудь книжечку, сделанную из кандидатской диссертации.) Любой, кто ссылается на финансовую сторону в своей деятельности, не может называться не только ученым, но даже исследователем. Поскольку настоящий ученый вообще не думает о финансовой стороне. Сидящий в нем ген науки будет заставлять его творить даже при отсутствии зарплаты. Можно привести множество примеров, когда наука создавалась учеными, которые зарабатывали на жизнь не наукой, а какими-нибудь другими занятиями. Известный случай с российским математиком Перельманом подтверждает этот тезис. Между прочим самые большие зарплаты в российской науке получают академики и член-коры. Их научная производительность близка к нулю. (Чаще всего они фигурируют в качестве главных редакторов коллективных трудов, которые зачастую они и в глаза не видели.) Так что деньги и научная продукция не находятся в прямо пропорциональной связи.