Я говорил вам: не все удары смерти попадают в цель, она то промахивается, то поражает жертву, то берет верх, то терпит неудачу; и если она и лишила отца возможности продолжать бой, она не лишила его жизни.
Я говорил вам: смерть не всегда демонстрирует мужество и не всегда готова к противостоянию. Иногда она проявляет малодушие. Она наносит удар в спину, жалит снова и снова, прячется в земле. В сражениях у соляных копей и Кардабийи сопротивление ей бойцов в конце концов утомило смерть. Она так и не сумела одолеть отца, но, повторяю, проклятая смерть не отчаивается, не оставляет своего противника в покое, даже если тот победил в схватке; она может принять обличье змеи в безводном уэде, в непроглядной тьме ночи скрывавшейся под стволом старой, усеянной страшными колючками акации и ужалившей отца в пятку.
Когда смерть бросает вызов открыто, она является на черном или белом коне. Смерть бесстрашно обнажает свой меч, столкнувшись даже с величайшими вождями. А бывает, она скрывается из глаз, подкрадывается сзади, не вступая в открытую схватку, поражает снизу, а не сверху, кусает, а не наносит удар, сжимается в комок, скрывшись из виду, ранит в пятку, а не в шею. Итак, в тот раз смерть, ужасом перед которой охвачен весь мир, воплотилась в ядовитую змею, но отец раздавил ее ногой; тем не менее, она успела ужалить его, и смерть решила, что ее хитрость удалась. После того, как она не сумела одержать верх в открытом бою, она прибегла к коварству. После схватки среди бела дня она ударила из засады. Она сделала ставку на сахарскую змею, которая ужалила одинокого человека в отдаленном уэде, где никто не придет ему на помощь и он неизбежно погибнет. Таковы были расчеты смерти, гордящейся своей неизбежной победой, но от нее ускользнуло, что воля к жизни разрушит ее планы, что в качестве противоядия будут использованы обычный горячий чай без сахара и кое-какие рвотные средства и что отец поднимется на ноги, победив всего несколько мгновений назад торжествовавшую смерть, насмехаясь над ней и попирая ногами змею, в которую перевоплотилась смерть в этом отдаленном уголке пустыни.
Однако смерть — как мы уже знаем из этого рассказа — не отчаивается, какие бы поражения она ни потерпела. Она по-прежнему сильна и продолжает парить над местом схватки. Смерть выскользнула из-под раздавившей змею ноги отца и воплотилась в другую змею, поджидавшую его на пути к дому; когда отец протянул руку к засохшему кусту, который был нужен ему, чтобы разжечь огонь в очаге, он ухватился за прятавшуюся там вторую змею, и та ужалила его. Он уже не находился в пустынной отдаленной местности; но смерть была уверена, что именно это сработает в ее пользу, поскольку отец лишится той воли к сопротивлению, которая была у него, когда он был вдали от дома в одиночестве, и собственная гибель в силу этого представлялась ему особенно трагичной; все это побудило его тогда бороться за жизнь, используя любые возможности. На этот раз вокруг него были люди, и надежда, что можно положиться на них, что они помогут, должна была размыть его волю к борьбе; смерть ожидала, что этот упорно сопротивляющийся противник теперь не ускользнет от нее, однако она не поняла, что избранный ею метод глуп: ведь она укусом первой змеи сделала отцу прививку против яда, сама того не осознав. Второй укус поэтому заставил его страдать, но не оказался смертельным.
Отец продолжал жить. А смерть продолжала свои усилия. Отец продолжал сопротивляться ей. А смерть продолжала охоту за ним.
Дойдя до этого места в нашем повествовании, мы можем сказать: смерть во всех предыдущих случаях поступала как мужчина, а затем поступила как женщина. Но здесь возникает подозрение. Даже когда она воплотилась в змею, сопротивляться ей надо было так, как будто это — мужчина. Ядовитая змея — заклятый враг, и поскольку она враг, то, следовательно, подобна мужчине. Она сражалась, как сражались эритрейские или итальянские солдаты у Кардабийи. Относительно сути смерти мы вновь повторяем вопрос, с которого начали этот рассказ: мужчина это или женщина? Мы уже отмечали: если это мужчина, то следует сопротивляться ему до конца, а если это — женщина, то следует в последний момент уступить ей.
И все-таки я в конце концов убедился, что смерть — женщина, поскольку отец сдался ей в последний момент 8 мая 1985 года, как будто он имел дело не с всадником с обнаженным мечом, вид которого у мужественного человека — каким был отец — породил бы желание биться.
Читать дальше
