“В воду смотрел”... Мы часто даже не задумываемся, какое место в нас занимает природа. Едва ли происхождение этого идиома можно связать с гаданием на воде, со спиритическими предрассудками, отслоившимися в языке. Я всю жизнь испытываю благотворное влияние воды. Не той, которую пьешь или которой умываешься, а той — речной, морской или озерной, на которую просто смотришь. Никогда это не бывает бездумным созерцанием. Вода, связывающая между собой все живое и неживое, помогает отвлечься от мелочей, помогает думать. В этой таинственной и такой одновременно обычной стихии зародилась жизнь, и роль этого чудесного минерала в нашей психической жизни еще не изучена. Люди, измордованные городским темпом жизни, инстинктивно тянутся к воде, отдыхают и здоровеют, хотя никаких лекарств не принимают, а просто смотрят в струи, в волны, в недвижные глади...
30 июня 1963 г., воскресенье. Взял литовочку и окосил все вокруг. Из этого пахучего разнотравья сделаю копешечку, а может, и матрац набью. Еще одно чудное выраженье: “хоть трава не расти”. “Он получил квартиру, и теперь ему хоть трава не расти”, — сказал вахтер в больнице. “Трава не расти” — самое большое, страшное и противоестественное событие, из всех мыслимых. Трава не будет расти — значит жизнь остановится. Нечего будет есть — ничего не вырастет, нечего пить — все повысохнет, нечем станет дышать. “Хоть трава не расти” — сильно! (...)
1 июля 1963 г., понедельник. Давно я не косил и с каким-то сладострастием взялся за косу в этот раз. Может, это оттого, что она возвращает меня к тому времени, когда я был полон нерастраченных сил, никогда не чувствовал своего сердца и все было впереди? Сама по себе эта крепкая крестьянская работа хороша и бодрит неимоверно, даже если думаешь о ней. Оселок с шиком и звоном пробежится по жалу, ты на секунду замрешь в удобном и простом постанове, а трава живет, вьется и стремит свои соки; у земли мокро, искристо, тянет свежестью и холодком оттуда, как будто на краю лесного оврага стоишь. Взмах, несильный, приноравливающийся, другой разворот, третий — уже во всю ширину прокоса пойдешь. И пойдешь! Хорошо! Лепо!..
К вечеру собрался дождь, быстрый и частый, настоящий летний дождь. Закатное солнце обагрило его своим теплым шаром, и земля хорошо, успокоенно приняла его в себя...
24 февраля, 1964 г., понедельник. Завеснило нежданно-негаданно. Солнце часа два-три хорошо, славно светит. И снега уже будто слюдой покрываются, и воздух легчает на дворе...
Пишется не борзо. Ищу все тот вдох-выдох, за которым пойдет полегче. Накарябал уже листа полтора, а все еще не найдено, все еще не пришла та свирепость, когда от рукописи уже оторвать можно только с мясом, когда ночью бегаешь к столу, либо в темноте, внезапно просыпаясь, карябаешь какие-то отрывки слов на загодя приготовленном листочке. “Елки-моталки”, чую, меня помотают...
На днях увиделся с Виктором Астафьевым. Мы обрадовались друг другу, пообедали и хорошо поговорили. Давно уже я так не ходил по улицам. Вечно торопишься, вечно бежишь, не замечая ни улицы, ни погоды, ни спутника, ни себя самого. А тут было другое. Мы шли, не экономя время, вдумываясь друг в друга, и день свежий и чистый обнимал нас.
Виктор только что из больницы, приехал по делам. Лежал с желудком, печенью, сердцем; бросил курить и пить — молодец. Его “Два раненых солдата” идут в “Нашем современнике”. Месяца два назад он мне и Юре Сбитневу прочел в Москве первым этот рассказ. Крепко пишет парень! Просто радостно оттого, что он такой есть в нашей литературе, что в омуте спекуляции и распутства литературного есть чистые родники (...)
26 февраля 1964 г., среда. Ночью морозно, а днем тепло. Сегодня на термометре, висящем у меня на окне, достигла 0°. Весна подходит. Ночью месяц, светлый и чистый, и от него светло в комнатах — ходишь, как по кинозалу.
Что получилось с моей “Клавой Ивановой”? В “Октябре” ее держали месяца три... Прочел С. наконец, но лучше бы он не читал! Не позорился. Подчеркивал слова, которые я искал и которыми дорожил. Почему я не могу написать: “низит тучнеющие облака”, “накасная калитка” и т.п. Это нормальные русские слова, а он их взялся изничтожать. Некоторые его замечания просто безграмотны. “Разбрюзшая дорога” — он вставляет “г”! Неинтересно как-то было даже разговаривать с ним. В общем, отказ, требования доделок, которые я делать не собираюсь.
Отнес А. Рекемчуку. Мы с ним еще десять лет назад встретились в Ухте и как-то следили друг за другом. Дал ему вроде бы на совет, а он потащил к А. Никонову. Сразу приняли, без замечаний, наговорили комплиментов. Заключают договор. Видно, будут печатать в № 6.
Читать дальше
