“...за спиной Селезнева стоял могущественный и непростой покровитель...”, “хитрый, скрытный, недоброжелательный...” — и возникает образ этакого надсмотрщика, идеологического диктатора, “ловца душ человеческих”. Не дай Бог, кто поверит такому портрету Кожинова, нарисованному рукой завистливого клеветника. Но Селезнев здесь ему не союзник, потому что молодой, еще никому не известный в Москве краснодарский литератор, мечтая о том, чтобы “Вадим Валерианович” стал его наставником и другом в московской жизни, писал ему из Краснодара такие письма:
“...Наше знакомство было настолько кратковременным, что я не имею права надеяться на то, что Вы примете участие в моей судьбе... И если я пишу Вам все это, так только по той причине, что поверил в Вас как в единственную возможность для себя работать по-настоящему с настоящим ученым. Что Вы — тот единственный человек, который мне нужен... К несчастью (я это прекрасно понимаю), Вы не можете быть убеждены в том, что я — один из тех, кто нужен Вам... Если же Вы снова великодушно скажете “да”, клянусь, я сделаю все, чтобы Вы никогда не пожалели об этом. Я заранее согласен на все Ваши условия и требования”.
(конец 1970 года)
И отрывок из другого письма того же времени:
“...Вы себе представить не можете, как дороги мне были Ваши слова в письме, как благотворно они подействовали на меня...”
Поистине в наше корыстное время едва ли можно встретить такое трепетное и благоговейное отношение ученика к учителю. Судьба через десять лет как бы наградила Вадима бескорыстным и восторженным учеником за то, что он сам когда-то был таким же по отношению к Бахтину... Закон сохранения любви и добра в мире, видимо, так же непреложен, как и закон сохранения энергии и материи.
Я не знал и не знаю до сих пор в литературной среде человека более открытого, бесхитростного, прямодушного и доброжелательного, нежели Кожинов. Он был натурой легковоспламеняющейся, страстной к любой искорке чужого таланта. И гораздо чаще он переоценивал людей, нежели недооценивал их. В начале восьмидесятых годов он однажды позвонил мне и полчаса расхваливал повесть молодого ленинградца Николая Коняева “Гавдарея”. Потом заставил меня прочитать ее, пытался несколько раз пристроить в какой-нибудь журнал — не получалось: повесть изображала столь суровую и трудную жизнь русской провинции, что это пугало редакторов. И лишь через пять-шесть лет, когда я возглавил “Наш современник”, Вадим сразу же вытащил из груды чужих рукописей, вечно хранящихся в его кабинете, несчастную “Гавдарею”, и мы напечатали ее. С этого началась настоящая литературная судьба Николая Михайловича Коняева, только что издавшего книгу о своем полном тезке Рубцове в серии “Жизнь замечательных людей”, как бы продолжив дело Кожинова, бывшего автором первой книги о поэте. А в какой поистине юношеский восторг пришел Вадим, когда прочитал опыты Дмитрия Галковского.
— Стасик! Ты только подумай, — кричал он мне посреди ночи в телефонную трубку, — я уже решил, что русская мысль, русская философия иссякла, захирела и вдруг — Галковский!
Он сразу же приволок в журнал тексты Галковского, тщательно отобранные им самим, со своим же предисловием, потом привел самого автора и уговорил меня взять его на работу. Правда, Галковский проработал недолго, но сочинил по просьбе Кожинова целый многостраничный обзор-размышление о сильных и слабых сторонах журнала “Наш современник”.
Вот в чем был секрет могущества Кожинова, а не в каких-то якобы тайных связях с сильными мира сего.
Бывало, что Вадим и разочаровывался в своих избранниках и учениках, но ведь для этого сначала надо было очароваться! А делать это он умел, как никто другой.
Ну кто до него знал, что уже немолодой человек, Николай Тюрин, замечательно исполняет под гитару русские романсы и народные песни? Вадим узнал, вывел его на телевидение, прославил на страницах популярнейшего тогда журнала “Огонек”, устроил Тюрину несколько концертов в залах Москвы и провинции, и тот хоть на склоне лет, но получил известность и зажил более-менее по-человечески. А Вадим, увлекшись им и его друзьями-гитаристами, написал, в конечном счете, замечательное исследование о великих русских гитаристах двух столетий.
Для меня и для многих моих друзей первое знакомство с княжной русской народной песни Татьяной Петровой состоялось благодаря Кожинову. Он уговорил нашего друга, покойного ныне Вячеслава Шугаева, у которого была своя программа на телевидении, посвятить ей целую передачу, сам сидел рядом, размышляя о русском голосе, русском репертуаре и всей русской стати ныне знаменитой певицы.
Читать дальше
