Тезис третий. Вернее, пора бы привести и пример, ибо подходим к главному. Конечно же, это будет пример не из суконно-посконной русской классики: “В ранней юности я соблазнилась прочесть роман Золя “Дамское счастье”, естественно, ожидая альковных подробностей: хозяйке, так сказать, на заметку. Оказалось, это не про любовь, а про универмаг, про новый, прогрессивный, капиталистический способ торговли. Оказалось, это интереснее любых поцелуев...” Не буду цитировать подробный и л ю б о в н ы й пересказ сюжета романа. Нам важнее вывод: “Золя ясно и увлекательно объяснил азы рыночной экономики...”
Вот у кого, Александр Сегень, тебе нужно учиться. Не просто бытописать о “земном устройстве человеческой жизни”, пусть и банкира, а доходчиво рассказывать о такой сложнейшей материи, как “оптовый оборот товара”, и помнить наказ, что “западное сознание, отразившееся в изящных искусствах, вообще тяготеет к подробностям, деталям, мелочам мира Божьего”. Когда будешь сочинять повесть о православном банкире, погрязшем в “хитростях банковской системы”, то не забудь лирически живописать лучик солнца, упавший будто бы случайно на брильянтовый зажим a la Cartie галстука главного героя. Додумай, душа Тряпичкин, дальше сам поворот сюжета, но оцени деталь. Уверен, что сразу тебе Государственную премию России имени Булата Окуджавы не дадут, но Букером отметят.
И вот, наконец, апофеоз исследования, то выстраданное, ради чего Татьяна Толстая делает на русскую литературу очередной “наезд”. Такая меркантильная “беллетристика — прекрасная, нужная, востребованная часть словесности, выполняющая социальный заказ(выделено мной. — В. Д.), обслуживающая не серафимов, а тварей попроще, с перистальтикой и обменом веществ, то есть нас с вами, — остро нужна обществу для его же общественного здоровья”.
Чем-то знакомым повеяло от этой сентенции. Уж больно замысел хорош и актуален. Не так ли откликались в тридцатые годы молодые ударники от литературы на призыв создать, к примеру, памятник Беломорканалу? Тоже ведь славили трудовую перековку, укрепляли общественное здоровье и выполняли прямой социальный заказ. Времена меняются, а заказы, значит, остаются. Как и “твари попроще”, то есть мы с вами.
А теперь, читатель, вспомни про кремлевскую мечту президента о нашей национальной идее — конкурентоспособности России. А бывает конкуренция без, к примеру, дебита-кредита? Без прибыли? То есть можно ли ее, эту духовную державную цель, вывести из шелеста купюр или звона презренного металла? Оказывается, можно. И здесь президент и Татьяна Толстая поют слаженным дуэтом, правда, писательница все же по временам солирует: плохо нам сегодня потому, что собственности у народа не было, татаро-монголы, крепостники царские, коммунисты-губители виноваты, забирали урожай, ложки-плошки отнимали, даже “жен и детей”. На последних словах президент осекся, но про налоги и урожай все же дотянул до конца. А Толстая знай себе завывает сиреной: “Большевички разрушили хрупкую скорлупку гражданского мира, и весь двадцатый век прошел под страхом владеть чем-либо материальным, осязаемым”.
Танин дедушка, между прочим, владел, и очень даже “осязаемым”, таким, что Петя Авен до сих пор хвастает: “На моей даче Толстой создавал “Петра Первого”.
У кого нос по ветру, тот давно вынюхал: кто чего хочет. Еще не оформлен социальный заказ(а он так и носился, так и кружился в воздухе), а нате вам: очень своевременная книга “Талан”. Правда, сей интернетовский конкурс остался вроде бы без победителя, так и не родился еще гений мамоны. Но как замечательно сформулировала его пришествие Татьяна Толстая с подругами по жюри: “Мы ждали, раскинувшись, а он не пришел”.
Интересная все-таки она женщина. Вспомнил сейчас, по случаю, прямую передачу по ТВ, где та же жрица потребления наседала на вальяжного Никиту Михалкова по поводу нового Гимна России. Сын по полной программе отвечал за грехи отца. Но возражал лениво, нехотя, отмахиваясь от жрицы со своим утрированным дворянским снобизмом. А писательница земли Российской и Американской все распалялась, ярилась, метала громы и молнии... Исчерпав для невозмутимого Михалкова все либеральные аргументы, выдала, наконец, козырь: я и в Америке, где живу, когда играют гимн и все встают, сижу принципиально. Тут наш дорогой Никита Сергеевич вдруг очнулся, поглядел впервые заинтересованно и, заикаясь “под отца”, отрезал: “Ну, и д-дура!”
Читать дальше
