Расходились быстро — никому не хотелось оставаться один на один с вдовой, переносить ее слезы и заниматься бессмысленным утешительством.
За окном шел мелкий осенний дождь, и сварщики, предполагая сырость вечерней улицы, выпили в коридоре на посошок, что-то долго и путано объясняли Елизавете Ильиничне, оставляли телефоны и только после этого ушли.
Елизавета Ильинична осталась одна.
Чтобы не напугать жену, Егор Васильевич прошелся по комнате тяжелой, одной ей знакомой походкой и несколько раз кашлянул в тишине.
— Ты, Егорша? — позвала Елизавета Ильинична.
— Я, Лиза.
— Я ждала тебя.
— Я не мог раньше.
— Сядь около меня.
Егор Васильевич сел.
— Как ты живешь, Лиза?
— Плохо. Я скучаю по тебе, Егорша.
— И я скучаю по тебе, Лиза.
Они замолчали.
— Почему не было сына, Лиза?
— Он в командировке — не смог приехать. Ты расстроился?
— Нет. Я хотел увидеть только тебя... Я не знаю, о чем говорить. Мы что-то делали не так?
— Мы все делали не так... Помнишь лето в Сокольниках, в пятьдесят восьмом году? Ты был в белом костюме и в такой легкомысленной шляпе, ужасно смешной...
— И ты была в белом платье, только совсем девчонка...
— Это был единственный день в нашей жизни, — помолчав, сказала Елизавета Ильинична. — Лучший день.
— Лучший, — согласился Егор Васильевич. — Я люблю тебя, Лиза.
— И я люблю тебя, Егорша. Мы теперь все время будем вместе?
— Да... Все время...
И не удержался — заплакал. Сиротливое дыхание его слезы коснулось ладони Елизаветы Ильиничны.
— Что с тобой, Егорша? Почему ты плачешь?
— Так, ничего. Это теперь бывает со мной.
— Когда тебе уходить?
— На рассвете.
— Ты придешь завтра?
— Да.
— Как хорошо. Знаешь, я устроюсь куда-нибудь на сменную работу, и мы будем встречаться каждую ночь. Мне совсем не обязательно видеть тебя — я так привыкла, запомнила тебя, что мне достаточно твоего дыхания рядом, достаточно просто говорить с тобой...
На рассвете Егор Васильевич ушел.
— Я закрою за тобой, — сказала Елизавета Ильинична. — Будто ты ушел на работу и вот-вот вернешься...
Встречались они каждую ночь.
Егор Васильевич приходил за полночь, садился за обеденный стол в большой комнате, и они говорили о том, что много лет покоилось в глубине сердец.
— Ты стал совсем другим, — говорила Елизавета Ильинична. — Я хочу увидеть тебя.
— Я все тот же, — смеялся Егор Васильевич, — только немного похудел, небрит и, что самое поразительное, умные глаза.
— За что ты меня полюбил?
— Ты необычная, Лиза.
— Разве? — недоверчиво спрашивала Елизавета Ильинична.
— Конечно, — подтверждал Егор Васильевич. — Ты самая удивительная...
— Обыкновенная, — смущалась Елизавета Ильинична. — Табельщица на стройке. Что тут удивительного.
Перед рассветом они уходили гулять. Шли ночной Москвой, Бульварным кольцом, темными набережными.
“Ночь коротка, спят облака...” — напевал Егор Васильевич.
Иногда он замолкал, думая о чем-то, совершенно ей неведомом, и тогда оживала смутная тревога — казалось, он ушел далеко и никогда не вернется.
— Егор, — тихо звала она.
— Да, — не сразу отзывался он.
— Почему ты раньше не говорил мне об этом?
— О чем, Лиза?
— О любви.
— Раньше это казалось не главным...
Редкие ночные таксисты притормаживали у одинокой фигуры Елизаветы Ильиничны, но, наткнувшись на недоуменный взгляд женщины, уезжали прочь, проклиная свою тяжелую долю. Глядя им вслед, Елизавета Ильинична думала о том, что каждый из них мог бы быть по-своему счастливым человеком, если бы понимал, какие возможности открывает человеку ночь. Но они не задумывались об этом так же, как совсем недавно не задумывалась и она.
Однажды постовой у памятника Грибоедову сказал ей:
— Вы вот, гражданочка, все гуляете по ночам, и это становится подозрительным.
— Вам-то какое дело?! — вспыхнула Елизавета Ильинична, а Егор Васильевич незаметно стащил у постового свисток.
Этим свистком они разбудили нескольких ответственных квартиросъемщиков у Никитских ворот и с детским озорством наблюдали, как вспыхивают светом темные окна. И пока они шли в тени деревьев, еще долго были слышны возмущенные реплики в адрес родной милиции и распоясавшегося хулиганья.
Неожиданно она останавливала Егора Васильевича и, строго глядя перед собой, говорила:
— А помнишь, как раньше? Ты придешь с работы — я тебе ужин. Потом газета или телевизор. В воскресенье — пельмени или в гости куда-нибудь. Летом — домино, я с бабами у подъезда. О чем говорили-то, Господи...
Читать дальше
