Столько, сколько он добра людям делает… Я другого такого человека не знаю. Безумно талантливый художник. Юмор у него – не этот, ходульный, который человека и все, что вокруг, только пачкает, унижает, оскорбляет, а светлый, потрясающий народный юмор. Ясного дара художник, работающий на износ. Много общего у нас, многое сблизило.
Бывает так, что позвонит он мне в два часа ночи: “Старик, что-то я устал…” Приедет, и до утра сидим и молчим. Выпьем немножко и просто сидим.
Молчим. Молчим!.. Миша может много часов не проронить ни слова, это – отдохновение от жуткого перенапряжения. Я-то знаю, что он часа четыре только что отговорил. Отработал, ему помолчать хочется… Мы с ним друг друга понимаем.
И в моем Забайкалье сейчас очень трудная жизнь… Всегда это был забытый Богом и будто проклятый край! И по прежним-то временам самое голодное место было – это Сибирь, а Забайкалье – особенно. Но то, что творится там сейчас… Всюду уже полно китайских лиц, их видимо-невидимо. Каждый третий – китаец…
Бывая в Забайкалье, стараюсь заехать в Урульгу. Там у меня большая родня: двоюродные братья, сестры, племяшки. В стареньком клубе нет даже микрофона. Публика здесь – не в красивых вечерних нарядах. Тут видишь совсем иное – загорелые суровые лица, мозолистые руки, усталые глаза. Все следы бед российских найдешь ты в глубинке. И… сердце болит оттого, что почти вся деревня пьет.
Страшно, что многие, слишком многие спиваются. Если пенсия – мизерная, продуктов по нормальной цене не сыщешь, прилавки полупустые, а водка дешевле, чем еда, то что остается делать нашему русскому мужику? У людей нет ни работы, ни государственной поддержки – ничего. Полное отчаяние там…
Двоюродный брат полчаса не мог узнать меня. Я прихожу: “Коля! Коля, Коля…”, а он не понимает. Три китайца в его доме, тут же, спят. А на столе валяется недопитая дешевая китайская рисовая водка в целлофановых пакетах… Когда спьяну наконец брат узнал меня – заплакал. Безысходная нищета – что с этим делать, как помочь? Разве только разово. Но что это решает, если там уже сложился такой образ жизни…
Все забирают у нас, будто нас и в живых уже нет. А Москва как и не видит. Я уж не говорю о приезжих гордонах, которые давно уже поделили Россию на части в своих телепередачах. Их послушаешь, так уже и Сибирь – не наша, и Дальний Восток – не наш, и все мы будто только и смотрим на Запад и лишь туда устремлены, а то, что за Уральским хребтом у нас остается – пусть отпадает: не жалко. Эти их передачи – как избушки Бабы Яги: повернуты – к Европе передом, к России задом.
О всей России мы судим по одной Москве. И забываем, что это еще не показатель общего благосостояния. Москва – это государство в государстве. А вот когда поездишь по регионам, посмотришь, что там творится, – становится страшно. Я в последнее время много езжу по стране. Я тоже несу свой крест ответственности за все, что происходит. И хочу дать людям хотя бы то, что могу – свое тепло.
Но есть случаи, когда чувствуешь свое бессилие. Как-то я спросил бомжа: “Почему ты роешься в этих помойках? Ты же – человек! Не животное. Не стыдно тебе?”. “Да нет, – отвечает, – за это – не стыдно. Мне стыдно, когда меня вынуждают расталкивать других людей локтями – вот тут я не могу переступить через себя, через свою совесть. А так соберу я бутылок десять—двенадцать, залью свои шары, и мне спокойно”.
Сплошь и рядом только два пути нашим людям оставлено – или воруй, или побирайся… У этого падшего человека раненая совесть, но – есть. А когда ее вообще нет, это кончается насилием разного масштаба – насилием над другим человеком, над природой, над страной. Унижать все вокруг – это и есть насилие. И на грабеж – страны, природы, человека – идут люди без чести. Способные изуродовать, изнасиловать, унизить все на своем пути.
Но временами, правда, мне отказывает выдержка: сколько же можно нашему мужику в обманутых ходить?! И я вдруг понимаю, что не терплю тех, кто жалуется: работы, мол, нет, нигде и ничего не получается. А ты делай сам, делай хоть что-то! Мучайся, бейся головой об стенку, в кровь разбивай нос, но делай что-нибудь…
Есть у всех у нас опаска, что в безуспешных попытках выкарабкаться мы изнашиваем себя. Безусловно, силы – уходят, и что-то теряется. Но обязательно накапливается в тебе при этом что-то новое, что-то необходимое для дальнейшего твоего движения. Это “что-то” можно, наверно, назвать навыком преодоления. Преодоления обстоятельств.
Читать дальше
