И все-таки “единица” хочет знать: куда же влечет ее “рок событий”, как устроить нормальную и справедливую жизнь? Это ведь главное для русского человека.
О том же постоянно думал и Федор Михайлович Достоевский. И если оставить в стороне его могучие романы, а обратиться только к “Дневнику писателя”, то и об этом его выдающемся труде можно сказать: “Это книга русской жизни, книга на все времена”. Она настолько многообразна и многотемна, что кажется, будто Федор Михайлович не оставил без внимания ни одного уголка в нашей жизни и в душе человека.
В основе всех его публицистических выступлений — Человек и Бог, Народ и Православие.
Многие его мысли и размышления иначе как прозрениями и не назовешь. Вспомним, с какой настороженностью, даже болезненностью относился он к Западу и к западничеству в интеллигентской русской среде, видя в них опасность для России. Федор Михайлович будто подспудно чувствовал гибельность того, что может произойти с Россией, и остерегал от бездумного переноса на нашу почву многих тлетворных “ихних” идей.
“Наш идеал, — говорит один лагерь теоретиков, — замечает писатель, — характеризуется общечеловеческими свойствами. Нам нужен человек, который был бы везде один и тот же — в Германии ли то, в Англии или во Франции, который воплощал бы в себе тот общий тип человека, какой выработался на Западе... Таким образом, из всего человечества, из всех народов теоретики хотят сделать нечто весьма безличное, которое во всех бы странах земного шара, при всех различных климатических и исторических условиях оставалось бы одним и тем же… Нет, тогда только человечество и будет жить полною жизнию, когда всякий народ разовьется на своих началах и принесет от себя в общую сумму жизни какую-нибудь особенно развитую сторону... Народные инстинкты слишком чутки ко всякому посягательству со стороны, потому что иногда рекомендуемое общечеловечным как-то выходит никуда не годным в известной стране и только может замедлять развитие народа, к которому прилагается…”
Казалось бы, писатель говорит очевидные вещи: нельзя унифицировать человека, сделать из него общечеловека, лишить национальных черт, привычек, обычаев. Нельзя унифицировать все народы планеты, разрушить национальные устои, определенную систему моральных ценностей, это значило бы посягнуть на душу нации, на ее характер, дух.
Я уверен, что под “народными инстинктами” — хотя он в данном случае и не говорит об этом — Федор Михайлович подразумевал не только традиции и обычаи, не только, как мы сейчас говорим, менталитет нации, но и Православие, ведь “русский” и “православный” прежде были синонимами. И какой же тяжелейший удар был нанесен русскому народу октябрем 1917 года, когда под знаменем оголтелого, воинствующего атеизма разрушались храмы, разграблялось церковное имущество, сжигались иконы, преследовались венчание, крещение младенцев. Русский народ лишался своей нравственной основы; разбивались скрепы, объединяющие людей в целостное сообщество, в нацию, ибо общность святынь и сплавляет людей в нацию. Не случайно в одной из статей “Дневника писателя” Достоевский особо подчеркнул, что “…как только начиналась новая религия, так тотчас же и создавалась граждански новая национальность. Взгляните на евреев и мусульман: национальность у евреев сложилась только после закона Моисеева, хотя и началась еще из закона Авраамова, а национальности мусульманские явились только после Корана”. О Православии он в данном случае не говорит, ибо для него это само собой разумеется, ведь именно оно принесло России письменность и государственность. И наоборот: теряет народ религию — теряет себя. Вот что он говорит: “...с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим всё, всё общее и всё абсолютное, — этот созидавшийся муравейник, говорю я, весь подкопан... Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедываемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды — всё это рухнет в один миг и бесследно — кроме разве жидов, которые и тогда найдутся как поступить, так что им даже в руку будет работа. Всё это близко, при дверях”.
Да ведь он через целый век заглянул в наш нынешний день! Разве не поразительно?
Нынешняя власть вроде бы не препятствует восстановлению и строительству новых церквей. Даже иуды горбачевы и ельцины стояли со свечками в храмах. Это ли не богохульство! Человек, у которого нет Бога в душе, тем и страшен, что “приходит с именем Бога на устах”. В Евангелии от Матфея говорится же: “…ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: “Я Христос”, и многих прельстят… Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга...”
Читать дальше
