Array Array - Глазами маршала и дипломата. Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 года

Один из главных вопросов, вокруг которого разгорелись споры и дискуссии в Вене, касался того, какие войска и силы сторон должны быть предметом переговоров. Позиции сторон здесь были не столько разными, сколько прямо противоположными. Страны Варшавского Договора (по предложению СССР) добивались, чтобы предметом переговоров, а следовательно, и сокращений были сухопутные войска, военно–воздушные силы (ВВС) и военно–морской флот (ВМФ) сторон. Позиция Варшавского Договора была логичной и справедливой, но она явно не импонировала НАТО, у которой ВВС и ВМФ были сильнее, и она не хотела их сокращать. Блок НАТО выступал за то, чтобы рамки переговоров и последующих сокращений были ограничены только сухопутными войсками, что по существу означало бы одностороннее сокращение Советских Вооруженных Сил.

Развернулась борьба на консультациях в Вене 23 государств, а впоследствии на переговорах со странами НАТО. С не меньшей остротой шла дискуссия и в Москве.

Военное руководство отстаивало точку зрения, что вопросы о ВВС и ВМС за рамки переговоров выносить нельзя. Делалось все возможное, вплоть до докладов М. С. Горбачеву.

В результате на консультациях в Вене сошлись на компромиссе — предметом переговоров и будущих сокращений стали сухопутные войска и ВВС. Военно–морские силы мы согласились снять пока с повестки дня переговоров.

С. Ф. Ахромеев.Конечно, переговоров без компромиссов не бывает. Но чем больше проходит времени с тех пор, тем с большим сожалением и горечью я вспоминаю, что в этом принципиальном вопросе Советский Союз уступил необоснованно, не исчерпав всех своих возможностей. Сокращая по договору только сухопутные войска и ВВС, мы допускаем ничем не ограничиваемое господство США и НАТО на морях и океанах, в том числе и вокруг Европы, которому мы ничего не можем противопоставить. Есть здесь и моя вина. Хотя официально мною были сделаны все необходимые представления в руководящие инстанции, вплоть до Генсека ЦК КПСС, Генеральный штаб в конце концов уступил, как и Министерство обороны в целом.

Считаю и со временем убеждаюсь в этом все больше и больше, что наше согласие на исключение ВМС из предмета переговоров по сокращению вооруженных сил в Европе было ошибочным.

Весной 1986 года очень активно и, я бы сказал, эффективно шла проработка и других военно–политических вопросов. Выдвинутые в ходе нее идеи стали складываться в нечто единое и приобретать облик того, что позже назвали новым политическим мышлением. Но тут случилось событие, имевшее громадное внутриполитическое и немалое внешнеполитическое значение.

Произошла чернобыльская авария.

Даже сегодня, когда после этой всенародной беды прошло более пяти лет, не могу вспоминать о ней без душевной боли и тревоги. Ее первый день отпечатался в моей памяти, как начало войны с фашистской Германией — 22 июня 1941 г. За мою жизнь были две всенародные трагедии, в которых мне пришлось активно участвовать: Великая Отечественная война и чернобыльская катастрофа. Конечно, по масштабам народного бедствия последняя меньше. Но и та и другая затронули целиком весь наш народ. Обе они произвели переворот в умах и душах советских людей. Из них народ выходил как бы другим. После Чернобыля ядерная опасность для нашего народа перестала быть абстрактной. Она стала осязаемой, конкретной.

На все проблемы, связанные с ядерным оружием, народ стал смотреть во многом по–другому.

Генеральный штаб и другие органы военного управления с началом аварии фактически перешли на работу по режиму военного времени. Мне пришлось на первые две недели после аварии переселиться в здание Министерства обороны, здесь не только работать, но и жить. Вся работа по оказанию помощи народу, попавшему в беду, шла как на войне. Расскажу обстоятельно хотя бы о первом дне.

Примерно в 2 часа 20 минут ночи 26 апреля 1986 г. (как мне помнится, это была суббота) дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил мне, что на Чернобыльской атомной электростанции (АЭС) произошел взрыв с выбросом в атмосферу радиоактивных продуктов. Понимая последствия этого, дал ему команду уточнить обстановку, вызвать на службу группу генералов и офицеров и в 3 часа 30 минут прибыл в Генштаб. К этому времени чего–либо нового в обстановке уточнить не удалось. Связался с начальником гражданской обороны генералом армии А. Т. Алтуниным. Дал указание поднять по тревоге полк гражданской обороны, дислоцированный вблизи Чернобыля, а его средства радиационной разведки (мобильный отряд) выдвигать в район аварии. Поднял по тревоге также специальный мобильный отряд ликвидации последствий аварии ядерных установок, дислоцированный в Приволжском военном округе вблизи Куйбышева, направил на аэродром военно–транспортные самолеты для переброски средств радиационной разведки этого отряда в район аварии. Прибывшие в Генштаб офицеры и генералы и постоянная дежурная служба включились в работу. Подключались к работе главные штабы видов вооруженных сил. Примерно в 6 часов утра командующий войсками Киевского военного округа генерал–полковник В. В. Осипов доложил, что пожар, возникший на АЭС, силами местных и киевских пожарных команд удалось потушить. Но одновременно, как он сказал, на четвертом блоке АЭС произошел взрыв самого опасного сооружения — реакторной установки с выбросом из нее радиоактивных продуктов. Стали проясняться масштабы и опасность аварии. Поскольку день был нерабочий, а обстановка усложнялась, было дано указание вызвать на службу основной состав Генштаба и других управлений. Подключена к работе служба военных сообщений. Обеспечена подача железнодорожного подвижного состава на перевозку в район аварии из района Куйбышева всего (в том числе и тяжелой техники) отряда ликвидации последствий аварии ядерных установок. Отданы распоряжения о передислокации военных самолетов и вертолетов радиационной разведки европейской части страны на Черниговский военный аэродром (наиболее близкий к району аварии).