Андрей Сахаров - Письма, заявления, интервью. 70-е годы

Сахаров . Я не знаю американского или шведского образа жизни, вероятно, там есть свои трудные и больные проблемы. Я не хочу идеализировать. Но вот вы упомянули дело «Уотергейт». Оно хорошо характеризует американскую демократию.

Маляров . Все рассчитано на показ. Все кончится ничем, стоит только Никсону проявить твердость. Такова их демократия, одни фокусы.

Но мы должны кончать наш разговор. Я хотел вас еще спросить, вы хорошо отозвались о Белинкове. Известна вам эта фамилия?

Сахаров . Я считаю, что Белинков — выдающийся публицист, я, в частности, высоко ценю его письмо Пен-клубу.

Маляров . А знаете ли вы, что Белинков был арестован и осужден за распространение листовок, призывающих к убийству коммунистов?

Сахаров . Я ничего об этом не знаю. Вероятно, это было давно, в сталинские времена, стоит ли всерьез это принимать, ведь тогда все осужденные были «террористы».

Маляров . Нет, Белинков был осужден дважды. Это было недавно. А ваш Даниэль? Ведь в «Дне открытых убийств» он открыто призывал к убийству руководителей партии и правительства. А Амальрик — чем он лучше? Вот о чем вы должны задуматься.

Сахаров . «День открытых убийств» — это художественное произведение, аллегория, всем своим духом направленная против сталинского террора. Тогда, в 1956 году, это было еще так близко. На суде Даниэль это разъяснил. «1984 год» — это тоже аллегория. Вы знаете, что эта цифра заимствована из повести Оруэлла.

Маляров . Мы должны кончать. Я хочу, чтобы вы сделали выводы из серьезных предупреждений. Любое государство не может не защищать себя. Существуют статьи закона, и никому не будет позволено их нарушить.

Сахаров . Я внимательно вас выслушал, я запомнил все, что вы сказали, так сказать, «намотал на ус». Но я не могу согласиться с тем, что я нарушал закон. В частности, я не могу согласиться с вашим утверждением, что мои встречи с иностранными корреспондентами были противозаконны или что они ставили под угрозу государственную тайну. До свидания.

Маляров . До свидания.

16 августа 1973 г.

Сахаров спросил присутствующих, знакомы ли они с его записью разговора с заместителем Генерального прокурора М. П. Маляровым, и, получив утвердительный ответ, просил считать эту запись введением к настоящему собеседованию. Он сказал, что хочет сделать несколько добавлений и прокомментировать разговор с Маляровым.

Во-первых, о так называемых «предупреждениях». За последнее время КГБ и связанные с ним организации стали усердно практиковать разные виды предупреждений. Иногда такие предупреждения предшествуют аресту, иногда — предоставлению разрешения на выезд из страны. Вызов Сахарова к прокурору 16 августа был в этом отношении гораздо серьезнее, чем разговор, который состоялся в КГБ в марте, когда они с женой предложили себя в качестве гарантов по делу Юрия Шихановича.

С другой стороны, за последнее время стали известны гораздо более серьезные предупреждения инакомыслящим. Кое-кого «предупреждали» о том, что их дальнейшая судьба зависит от их поведения на предстоящем суде. Если они не выступят в качестве свидетелей так, как от них ожидают, то не смогут покинуть здание суда.

Еще более ясными были широко распространенные предупреждения (напоминающие взятие заложников), что за выход каждого следующего выпуска «Хроники» определенные люди будут арестованы, а уже арестованные — приговорены к длительным срокам заключения. Статьи о самом Сахарове, опубликованные в советской печати, с точки зрения КГБ, тоже, вероятно, задуманы как предупреждения.

Во время разговора Сахарова в КГБ о Шихановиче ему сообщили, что Шихановича перед арестом тоже предупреждали, но он не сделал из этого выводов. По-видимому, речь шла об обысках у него на дому.

В общем, «предупреждение» задумано как напоминание о том, что существует сила, которая, основываясь на весьма растяжимом «праве государства на самозащиту», не разрешает отклонений от предписанной линии. Сахаров подчеркнул, что если его понимание «политики предупреждений» правильно, то такая политика соответствует мышлению полицейских учреждений, но не имеет ни­какого отношения ни к демократии, ни к праву на личные убеждения, ни к закону, ни к гуманизму.