Анатолий Гладилин - Сахаров меня пытался отговорить (интервью)

Анатолий ГЛАДИЛИН:

САХАРОВ МЕНЯ ПЫТАЛСЯ ОТГОВОРИТЬ

25 лет назад писатель Гладилин покинул родину

Имя прозаика Анатолия Гладилина получило широкую известность в первые "оттепельные" годы вместе с именами Василия Аксенова, Евгения Евтушенко, Булата Окуджавы, Беллы Ахмадулиной... Однако в середине 70-х имя это пропало со страниц советских журналов, а книги перестали выдавать в библиотеках: Гладилин уехал на Запад 25 лет назад. Сегодня писатель по-прежнему живет в Париже, но иногда наведывается в Москву, благо теперь в этом нет ничего необычного...

- В эти дни у вас, Анатолий Тихонович, своеобразный юбилей - четверть века жития в эмиграции.

- Да, я уехал отсюда 21 апреля 76-го - сначала в Австрию и Германию, а в конце мая добрался до Франции и так там, в Париже, и остался.

- Уезжали с ореолом диссидента?

- Нет, уезжал как писатель, лишенный здесь возможности свободно писать и печататься. А возможность эту я потерял не по каким-то политическим мотивам - в моей прозе никогда ничего подобного не было. Раздражала сама манера письма, интонация. Тогдашний комсомольский вождь Павлов сделал на их съезде доклад, где сказал, что воспитанию молодежи в коммунистическом духе мешают происки американского империализма и писатель Гладилин, и в доказательство привел две цитаты из романа "История одной компании". После этого все было сразу закрыто...

Уезжал без скандала, но не без шума. Конечно, оперативно выгнали из Союза писателей после тщетных попыток как-то на меня повлиять. Влиять пробовали по-разному, даже Катаева подключили (почему-то решили, что Валентину Петровичу говорить со мной проще, чем кагэбэшному генералу Ильину).

- А друзья и знакомые не пытались отговаривать?

- Пробовали. Многие, в том числе и Андрей Дмитриевич Сахаров... Тогда я ему сказал, что, если бы был хоть один шанс, что здесь что-то изменится, я бы остался, но это государство - безумно крепкое и будет стоять еще двести лет... И Андрей Дмитриевич на это сказал: да, бороться с чумой невозможно, и задача интеллигенции - выжить в этих условиях, просто выжить физически - как генофонд для будущих поколений...

Но потом, в очередной четверг, когда к нему приезжали для общения домой, возле Курского вокзала, он сказал: "Толя, если вы твердо решили ехать, то поезжайте в Париж и, если вы друг Максимова, помогите ему по-другому делать журнал "Континент": он делает его очень резко, а вы человек мягкий, попробуйте хоть немного смягчить журнал..." Другой наказ был - попробовать примирить Максимова с Синявским.

- Вы ведь знали пол-Москвы?

- Очень многих. Потому что открытие для себя новых людей, общение вот что для нас в те годы было очень важным. Мой круг друзей в основном был из тех молодых тогда писателей, которые группировались вокруг ранней, катаевской "Юности": Аксенов, Окуджава, Евтушенко, Ахмадулина... Дружил с Робертом Рождественским - еще с литинститутских времен, когда вместе в волейбол играли. Близко дружили с актерами Таганки, "Современника": Высоцкий, Козаков, Табаков, Кваша.

- Что стало главной причиной отъезда?

- После письма в защиту Даниэля и Синявского я практически был лишен возможности печататься. Я был беспартийным, но ЦК тогда руководил всем на свете. И вызвал меня на ковер для разговора Альберт Андреич Беляев, позднее - о-очень большой демократ и главред "Советской культуры". Так вот он меня вызвал и сказал, что, поскольку каждая моя книга вызывает, мягко говоря, полемику, решено дать мне хороший совет: займитесь-ка вы переводами. Я на это ответил, что проблему, как мне жить, я решу как-нибудь без их вмешательства. Но согласился переводить какую-то бабу, классика башкирской литературы, при условии, что саму ее я никогда не увижу! Еще был какой-то казахский классик... Своими руками делать такую работу я не мог - диктовал перевод машинистке, и мы с ней при этом покатывались со смеху, настолько подстрочник был убогим.

- В Париже вы от недостатка общения не страдали?

- О каком одиночестве речь - я ведь приехал с женой и дочерью, перед нами был ворох проблем, как перед всеми переселенцами: жилье, работа... Сначала я приехал в Вену. Меня там встретил незнакомый человек, который сразу подарил журнал "Континент", где был напечатан мой рассказ, и сразу в аэропорту вручил конверт с тысячей марок. Согласитесь, это был хороший жест, Владимир Максимов (тогда мы были друзьями) сделал это как нельзя более кстати. На другой день этот же человек, представитель большого шпрингеровского издательства "Ульфштайн", заключил со мной договор на 20 тысяч марок - тот издательский договор оказался самым крупным в моей жизни.