Владимир Мединский: О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

Вот отличный сайт, на котором достойно представлены новгородские грамоты: gramoty.ru.

С 1951 г. обрывки берестяных грамот найдены в слоях других древнерусских городов, а многие из них — в коллекциях, привезенных с раскопок давным-давно и хранившихся в музеях. В 2007 г. число найденных берестяных грамот превысило 1 ООО. В двух письмах встречено название «берёсто» — так называли берестяные грамоты в Новгороде. Трудно представить себе находку, которая могла бы сильнее перевернуть представления о жизни Древней Руси, чем эта. (Прим. науч. ред.)

Здесь и далее берестяные грамоты цитируются по: Янин В. А. «Я послал тебе бересту…» М., 1978.

Но кто же нынче доверяет фотографиям? Фотошоп творит чудеса. Посадите современного пятиклассника за компьютер: он вам сваяет за полчаса и Ноев Ковчег на склоне Арарата, и летающую тарелку на лужайке у Белого дома, и целый марш «снежных человеков» на Пушкинской площади, несогласных с тем, что их все никак не найдут.

Но кто же нынче доверяет фотографиям? Фотошоп творит чудеса. Посадите современного пятиклассника за компьютер: он вам сваяет за полчаса и Ноев Ковчег на склоне Арарата, и летающую тарелку на лужайке у Белого дома, и целый марш «снежных человеков» на Пушкинской площади, несогласных с тем, что их все никак не найдут.

«Лаконика» или «Лакония» — древнее название греческой Спарты. Поэтому говорить «лаконично» — это, дословно, «по-спартански». Новгородцы не были ни поголовно профессиональными, воинами, ни профессиональными бездельниками-рабовладельцами, как спартанцы. Мирный был народ. Торговый. Крестьянский. Но, исходя из стиля новгородского языка, такого краткого и емкого, вполне можно предположить у Новгорода и Спарты одно лексическо-идеологическое сходство. «Вернись со щитом или на щите», — кратко говорили древние спартанские женщины, провожая мужей на войну. «Кто на Русь с мечом придет, от меча падет», — приписывается новгородскому князю Александру.

Так что об одном можно говорить с уверенностью: писать на стенах, заборах и в лифтах — увы, действительно древняя русская традиция.

Рабинович М. Г. Судьбы вещей. М., 1973.

Из города Боголюбово

Примерно 14 млн людей жило в России к первой в ее истории

Целовальник — тот, кто «целовал крест», давая клятву выполнять какую-то работу или следовать назначенным правилам. Целовальник, даже если не давал «целовальной записи», — это лицо, давшее клятву в присутствии священника, «на том крест целовав».

Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII веке. Т. 1–2. М., 1909–1912.

Александр Исаевич Солженицын восхищался швейцарской «демократией, прямо вытекающей из традиций общины», считая ее самой совершенной и, так сказать, самой «народной». В представлении современного россиянина община и демократия есть две вещи никак не совместные. Но совершенно прав Александр Исаевич — вся европейская демократия вырастала из вот таких общинных форм самоуправления. Сначала были территориальные общины, умевшие выбрать для самих себя и из собственной среды «добрых и излюбленных» управителей, а потом уже и в масштабах государства появилась «палата общин» (так ведь и называется, как назло!).

Соборное уложение — кодекс законов Русского государства, принятый Земским собором в 1648–1649 гг. Состояло из 25 глав и 967 статей (по разделам: «Суд о крестьянах», «О посадских людях», «О поместных землях», «О суде», «О разбойных и о татинех делех» и др.). Считается, что это Уложение окончательно закрепостило крестьян. (Прим. науч. ред.)

Например, в 1669 г. «великий государь указал стольника князя

Григория Оболенского послать в тюрьму за то, что у него в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу, да он же, князь Григорий, говорил скверные слова». (Прим. науч. ред.)

Пугикарев С. Г. Обзор русской истории. СПб., 1999.

Салтыкова Дарья Николаевна, правда, окончила жизнь не на плахе, а в тюрьме — смертная казнь вполне в духе сегодняшних гуманных времен была заменена пожизненным заключением. В тюрьме она провела 33 года. Умудрилась далее нажить ребенка от тюремщика.

Подсчитано, что к моменту отмены крепостного права доля крепостных и дворовых в общем населении России составляла менее 28 %, тогда как в конце XVIII в. (шестью с небольшим десятилетиями ранее) она равнялась 54 %. Миллионы крестьян вышли за это время на волю.