Владимир Коркин: Догма и ересь

Эта тайна - человек. Человек, который олицетворяет истину, если он оказывается в накале правды. Почему одни из нас стремятся к ней, другое рады бы избежать? Уверен, первым, еще неясным толчком был вопрос, прозвучавший в одном его выступлении: "Может ли человечество развиваться дальше?" На языке биологов речь о "глухой ветви эволюции". Тогда его мало кто принял всерьез, большинство пропустили мимо ушей. Не услышали. Между тем этот мучительно жгучий вопрос пронизывает все написанное Айтматовым. С него, собственно, он и начинался. От произведения к произведению нарастал его накал. От стона, хрипа, едва сдерживаемого рыдания, как в первом рассказе "Отец солдата", когда отец, провожая сына на фронт, умоляет его: "Будь человеком, сын мой! Где бы ты ни был, будь человеком! Всегда оставайся человеком!" - до сурового предупреждения людям теперь, в "Тавре Кассандры", романе, рабочее название-формула которого говорит само за себя - "Свобода умирать". Лучше совсем н е б ы т ь, чем быть в этом жестоком, почти исчерпавшим потенциал человечности мире. И кем быть - палачом или жертвой?

"Получается, что люди теперь вроде бы сами смогут решать, рождаться им на свет или нет". Так в самом начале романа объяснила суть открытия русским ученым, космическим монахом Филофеем знака, являющегося на лбу беременных женщин, Джесси Борк своему мужу, всемирно известному футурологу. Но в этот момент Борк потрясен невероятным зрелищем: из самолета он только что видел китов. Они "плыли клином, как журавли в небе", чтобы выброситься на берег. Часто подобное видение посещало Борка во сне, и тогда он ощущал себя "киточеловеком". (Не безымянный ли мальчик из "Белого парохода" очнулся в его душе? Тот, уходя в свой невозвратный путь, тоже просил кого-то превратить его в рыбу...) "И открылась в душе его тайная суть встречи: то, что постигнет китов, постигнет и его... В акте группового самоубийства китов он прозрел реакцию мирового разума на земные события". Значит... Борк не колебался: его судьба и долг ученого - предупредить человечество о грозящей ему катастрофе. Даже ценой собственной жизни.

Что и свершилось: участь несущих новое знание печальна, ибо оно, интуитивное (киты) или добытое (Филофей, Борк, его последователь Энтони Юнгер), всегда оказывается преждевременным. Даже опасным. И потому ненужным. Толпа не хочет его принять, если каким-то образом оно нарушает ее привычный душевный комфорт. Она предпочитает погибнуть в неведении, нежели смотреть правде в глаза. Воистину правы древние: кто боится смерти, тот боится жизни.

А мир, что бы там ни было, все равно фантастически необычаен в своей изменчивости, в игре стихий, в неумолимой вечности, перед лицом которой разыгрывается великая драма всеобщего бытия! И человек, если, конечно, он осознает свое изначальное предназначение, должен быть равен стихии природы, чтобы не только выстоять, но и победить. "...Теперь нельзя не думать об этом!" - тревожной нотой сквозит через весь роман (через все творчество Айтматова) призыв к разуму каждого человека, к его совести и достоинству, чтобы напомнить: ты - частица мирового разума. И потому "тавро Кассандры" "возможно, это не только беда, а и новое испытание духа, ниспосланное нам свыше в провиденье дальнейшего пути рода человеческого"...

Разные времена, разные народы. Но всё это живет, печалится, радуется в едином духовном пространстве, развернутом Чингизом Айтматовым. Всякий голос, всякая мысль перекликается. Мир рождается и переживается внове.

И последнее. Нельзя не коснуться здесь вечной проблемы творчества отношения писателя и читателя. Хочет ли, способен ли последний принять на себя роль конгениального со-автора, нести бремя сложного замысла, до-вообразив, до-выстрадав его? В каждой своей вещи Ч. Айтматов столь непривычен, что встречное усилие читателя ему насущно необходимо, если он не избегает чудовищных вопросов современности. Что же делать, если наступила их пора? Жалкая иллюзия - спастись от огня бегством. Другое дело - пойти навстречу. Разумеется, во всеоружии нового знания и с уверенностью, что победить охватывающий человечество страх небытия можно, лишь преодолев его прежде в собственном сердце.

Владимир КОРКИН