Николай Плахотный - Великая смута

Более сорока лет прожили Фомины на латвийской земле. Накануне великой смуты, в 1989-м ушел из жизни почетный гражданин Огры. Вдова его была уверена, что и свой смертный час встретит под крышей родного города. Но судьба распорядилась иначе.

Тактично коснулась Мария Кузьминична «наболевшей болячки», как из оседлых граждан превратилась в кочевников.

— Мы жили исключительно семейными интересами. Политикой не увлекались. И все же когда в девяностом году по всей Прибалтике началось непонятное (!) брожение, мы проявили солидарность — стали на сторону недовольного властью народа. Ходили на митинги, держались за руки в известной «живой цепочке». Короче, вели себя гражданственно. Но едва угар от победного салюта рассеялся, для русских наступило горькое похмелье. Отношение резко переменилось. «Оккупанты» — не самое бранное слово, которое нам сперва бросали в спины, затем и в лицо. Русским угрожали, выкуривали с работы, не брали даже в пожарники. Как странно, однако, все перевернулось. С ближнего и дальнего зарубежья на нас подули злые ветра.

Собеседница зябко повела плечами, хотя в комнатушке было жарко и душно.

— Мы потеряли все, — продолжала Мария Кузьминична. — Но не столько жаль нажитого, как утраченную веру в добропорядочность и справедливость. Достигнув желаемого, новые хозяева Латвии сразу же переменили лозунги и штандарты. Благодарю Бога, что муж не дожил до позора. У дочери сразу же возникли проблемы с работой. Зятю (кузнец-художник) фирма прислала открытку: «Уведомляем, что в ваших услугах больше не нуждаемся». Все на западный манер: вежливо, но убийственно. Чего еще оставалось нам ждать? Выстрелов? Голодной смерти? Мы оставили злым правителям все. Сами перекочевали в Россию. Видно, таков уж наш крест.

Следом поведала библейскую притчу. Судьи вынесли смертный приговор христианину за его неотступную верность Христу. Заодно выдали крест, который он должен был нести на себе к месту казни. Путь был в гору, по солнцепеку. Намучился несчастный. На остановке испросил у стражника разрешение заменить «неудобную ношу». Благо, на обочине валялось много бесхозных крестовин. Стал примерять, но все не по плечу. Наконец один нашелся, будто по заказу сбитый. Страдалец взгромоздил махину на спину и вприпрыжку побежал догонять свою колонну. Конвойный, наблюдавший сцену со стороны, грустно улыбнулся. Ведь бедняга вновь выбрал прежний свой крест, к которому уже успел привыкнуть, притерпеться.

Да, каждый должен нести свой крест до конца. В том есть своя мудрость. И житейский расчет.

С точки зрения беженцев, в России немало хлебных мест. Калужская губерния в первом ряду, хотя злачной ее не назовешь.

С начала смуты в этот край прибыло более двадцати пяти тысяч незваных новоселов — официально зарегистрированных. Неучтенных в пять-шесть раз больше. В результате плотность населения в этом регионе (на один квадратный километр) увеличилась на 7,4 человека. Прирост небывалый за всю историю. И это на фоне увеличивающейся смертности среди постоянно проживающего населения.

Многие возвращаются на свою историческую родину, которую некогда покинули, погнавшись за длинным рублем или же исполняя служебный долг. В общем, современный вариант старинного сюжета о блудных сынах и дочерях.

А вот как объяснил притягательность своей земли руководитель миграционной службы Калужской области С. Астахов:

— Сказывается склонность русских к коллективизму, к соборности. Оглянитесь-ка назад. В роковые моменты истории, когда над Отечеством нависала угроза целостности, народ инстинктивно стекался к стогнам «белокаменной». Как те цыплята. Едва в небе появится коршун, бегут под материнское крыло.

Исторические обстоятельства, народные традиции, конечно, много значат. Но не следует сбрасывать со счета и личностный фактор. От беженцев-лишенцев я слышал немало добрых слов в адрес Астахова. Станиславу Евдокимовичу пригодился не только прошлый опыт партаппаратчика, но и собственная горькая судьба. Был он пленником вермахта. В 1941 году, когда Астахов под стол пешком ходил, многодетную семью ушедшего на фронт солдата оккупанты вырвали из родной почвы с корнем и угнали в Германию. Три года с лишком ишачили русские рабы на барона фон Бауха. Все, что пережил крошка-узник на неметчине, переплавилось в душе и стало сущностью его характера, натуры. Главная черта — душевность, доброта без расчета на благодарность и компенсацию. Человеческое горе неразборчиво, от него не застрахованы ни белые, ни красные, ни зеленые… Уже на склоне лет Астахов понял: историю творить легче, чем дать кров или приютить бездомного, ублаготворить страждущего.