Николай Игнатков - Великая Победа 75 лет. Шестая рота

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Шестая рота

Ни шагу назад! Мы с марша и в бой,

Еще не успев окопаться.

И небо как будто берет голубой,

Под ним нам теперь продержаться.

Атаку отбили, готовы к другой,

Уже приготовили фланги.

И пули свистят, нарастающий вой,

Безумие тысячной банды.

И бьют минометы, прицельный огонь,

Убитыми многих теряем.

И раненых стоны, и лужами кровь,

Но знаем, за что умираем.

Погиб командир, роту принял комбат,

Бандиты уже окружают.

И сильный туман, пули бьют наугад,

Вертушки в туман не летают.

Дрожит высота две семерки и шесть,

И тени бандитские рядом.

Огонь на себя, а наводчик лишь – есть!

Своим же накроет снарядом…

И ветер затих, испугался войны,

И солнце в дыму потерялось.

И рота десанта в защиту страны,

Их шестеро только осталось.

Первое задание

Ущелье, дым, осевший от снаряда,

Зеленку плотно взял туман.

А мы глаза и уши у спецназа,

И где-то там скрывается душман.

Взлетела стайка птиц по косогорью,

Вспугнули их, зачем им улетать.

И мы идем чуть видимой тропою,

И сквозь туман, пытаясь различать.

А впереди хруст ветки на изгибе,

И автоматы бьют свинцом по нам.

И лейтенант, отброшенный при взрыве,

Без ног уже, но подползает сам.

И рвется кровь сама собой наружу,

Успеть ее, узлом остановить.

И я топчу ту кровяную лужу,

А мне нельзя без боя уходить.

И я пошел, срывая пулей листья,

Врага настиг мой автоматный залп.

А лейтенант уже со мной простился,

И не словами, а глазами рад.

Ползком, вдвоем не меряя шагами,

Мы оказались скоро у своих.

И он живой, но не пойдет ногами,

И мне идти выходит за двоих.

Видно Бог не открыл нам ворота

(воспоминая выжившего)

Сколько нужно секунд чтобы память твоя,

Встала в рост и пошла вспоминая.

Там внизу под тобой вековая Чечня,

И она для тебя не чужая…

Наша рота тогда получила приказ,

Удержать высоту ключевую.

У подножья ее, взяв на плечи запас,

Мы в тропинку врастали живую.

В сотнях метрах дозор замечает врага,

Первый бой для разведки фатальный.

Накрывает туманная серая мгла,

И ответ пролетает печальный.

Их там столько стволов, может тысячи две,

И бандитов загнали в ловушку.

Легкий бриз или дрожь, пробежав по спине,

Как поднять туда легкую пушку.

И по ходу совсем уже приняли бой,

Растянувшись в большую цепочку.

Третий взвод как один не остался живой,

Мы с потерями заняли точку.

Но и там, на верху рев снарядов и мин,

Черный дым, поднимая туманы.

От осколка погиб боевой командир,

И от пуль на груди алым раны.

Посерела луна, горный воздух и гарь,

А бандиты все рвутся в атаку.

Что ты подленько так днем последним февраль,

И за что уготовил нам плаху?

Роту принял комбат и команды его,

Разрывая охрипшие связки.

«Не пропустим сынки мы сюда никого»,

И горят на нем красным повязки.

И косили тогда мы бандитов косой,

И стреляли, кого не скосили.

Вот и утро пришло, умывая росой,

Мы ведь здесь для защиты России.

Нас осталось всего, если точным быть шесть,

Полегла вся травинкою рота.

И хотели тогда мы за всех умереть,

Видно Бог не открыл нам ворота.

И за наших ребят

Что такое война,

Знает, кто там бывал.

Ротный просит огня,

Рану сам бинтовал.

И ложится снаряд,

Его точности в цель.

И еще три подряд,

Для бандитов постель.

Разнесет по земле,

По зеленке платки.

Только пуля в ноге,

И кричат мужики.

Корректируй и нам,

Мины близко летят.

Залп один по врагам,

Маскировки горят.

И в низине смотри,

Банда скрылась в туман.

Их достать изнутри,

Покосить как бурьян.

И стучатся слова,

Свистом пуль долетят.

К тем, кто там у ствола,

И за наших ребят.

Лабиринты Кремля

Лабиринты Кремля,

Паутиной заученной мысли,

Золотят вензеля,

И слова аккуратно повисли.

Километры ковров,

Коридорами стелется тайна.

И не слышно шагов,

И судьба у хозяев случайна.

Гиацинтами век,

Их порою бывает недолог.

Чем мудрей человек,

Тем плотней закрывает свой полог.

И звенящей тоской,

Распластавшись ажурной лепниной.

И находит покой,

В том величии жизни невинной.

Красотою обманувшись

Белый снег упал на осень,

И замаялся слезою.

Век его совсем не прочен,