Валентин Гринер - От сентября до сентября

У одного из пультов, расположенных слева от машины, господин Штерц останавливается. Его внимание привлекает вымпел, укрепленный на специальном штоке. Гость поднимает на лоб свои красивые очки и читает русские слова на красном треугольнике. Там написано: «Победителю социалистического соревнования бригаде Гирша Г. Ф.»

— Кто такой Гирш? — спрашивает господин Штерц, водружая очки на переносицу.

— Хозяин машины.

— Немец?! — скорее утверждает, чем спрашивает гость.

— Не знаю, — пожимает плечами гид. — Никогда не интересовался. Он прекрасный специалист. Это известно всем. А национальность не имеет значения.

— Он немец! — убежденно восклицает господин Штерц. — Гирш — классическая немецкая фамилия… Я бы хотел с ним познакомиться.

Представитель комбината смотрит по сторонам, замечает на переходном мостике человека в клетчатой рубашке и делает ему пригласительный жест рукой. Человек быстро подходит, и его представляют гостям:

— Вот это и есть бригадир Густав Филиппович Гирш.

— Вы объясняетесь по-немецки? — спрашивает Штерц.

— Немного, — отвечает Густав Филиппович по-немецки.

— Это же ваш родной язык!

— Родных у меня два: русский и немецкий.

— А где вы родились?

— В Одесской области.

— Женаты?

— Конечно… Я уже дед, — смеется бригадир.

Штерц тоже сдержанно улыбается.

— Вы меньше всего похожи на деда, — говорит он. — Вам, очевидно, не более сорока?

— Сорок шесть. Просто я хорошо сохранился и мог бы сойти за жениха. Но восемь месяцев назад старшая дочь сделала меня дедом. И приятно и грустно.

— Почему грустно? — насторожился Штерц.

— Одна русская поэтесса сказала: «Осенью всегда бывает грустно, даже если не о чем грустить…»

— До осени еще далеко. — Господин Штерц дружески похлопал Гирша по плечу. — Жена тоже немка?

— Нет. Русская.

— Если у господина Штерца есть желание поговорить с Густавом Филипповичем, я рекомендую пройти в комнату мастеров, — предложил представитель комбината. — Здесь очень шумно… А потом мы встретимся на целлюлозном производстве…

— С удовольствием! — быстро соглашается Штерц. — Вы не против, Густав?

Гирш пожимает костистыми плечами:

— Пожалуйста, если вам интересно…

Мы покидаем делегацию и направляемся в комнату мастеров. Коридорная перегородка и массивная дверь надежно предохраняют помещение от машинного шума. Но шум застрял в ушах, он звенит в наступившей тишине игрушечными колокольчиками, и господин Штерц пытается указательными пальцами унять этот звон. Он удобно устроился в кресле, пытливо осматривает комнату. Здесь много цветов — на подоконниках, на столах, на специальных подставках. Стены отделаны полированным деревом, потолок звукопоглощающими плитами — уют и покой. Даже не верится, что в десяти шагах грохочет сотнями моторов и колес огромное производство.

— Вы простите, Густав, мое любопытство, — говорит господин Штерц, — но мне хочется с глазу на глаз поговорить с рядовым человеком, который делает для нас бумагу. Между прочим, я выходец из небогатой семьи. Отец был мелким служащим… До войны мы жили в Восточной Германии. В небольшом городе Лихене… Может, слышали?..

— Нет. Я никогда не был в Германии. Ездил по туристическим путевкам в Чехословакию и в Польшу, а в Германию пока не довелось.

— И не тянет? — понизив голос, интересуется Штерц. — Некоторые русские немцы перебираются на родину… Вы, наверное, слышали об этом?

— Слышал, — кивает Густав. — Но убежден, что родина человека там, где он родился. Почти все американцы выходцы из других стран. Однако нынешнее поколение янки считает своей единственной родиной — Америку. Для меня единственная Родина — Россия. К тому же — от добра добра не ищут.

— Да… Но все же… Могилы предков…

— Мой отец похоронен на Урале. Туда я езжу. Изредка, правда. В 1934 году мы переехали из Одесской области в Кустанайскую и прожили там пятнадцать лет. Работали в колхозе. Село Миролюбовка. Теперь там целинный совхоз «Киевский». Когда я побывал в Миролюбовке в первые годы освоения казахстанской целины, то был потрясен увиденным. Прекрасные дома со всеми удобствами, новая больница, школа, Дворец культуры… Тогда, господин Штерц, у меня появилось желание возвратиться в Казахстан. Но я уже слишком глубоко нырнул в бумажное дело, полюбил его. К тому же — семья, дети. Я работал на Камском ЦБК в Пермской области. Прошел все ступеньки производства — от обтирщика до бригадира. Моим учителем был знаменитый Василий Ефремович Рогачев. Один из первых зачинателей стахановского движения в бумажной промышленности, Герой Социалистического Труда. Теперь он на пенсии, ему более семидесяти лет.