Илья Эренбург - Война. 1941—1945

Вот и получается, что если когда-либо советские народы и чувствовали себя свободными и раскованными, то именно в окопах Отечественной войны, ибо знали, что страшнее, чем в этих окопах, уже не будет (это — одна из тем романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»). Конечно, можно было бы заметить, что каждый народ живет так, как того заслуживает, но понимание этого (видимо, в целом справедливого) утверждения лишь усугубляет ощущение нашей трагедии. Помимо этой первой, чисто исторической (или военно-исторической) задачи есть у книги Ильи Эренбурга «Война. 1941–1945» и вторая цель — историко-литературная. Книга представляет читателю тексты, беспрецедентные по воздействию на читателя тех лет, вызывавшие двойной эффект по обе стороны фронта: ярость красноармейцев к врагу и ненависть фашистов к Эренбургу (геббельсовская пропаганда все время использовала его статьи для создания образа лютого врага). Эти статьи, сегодня сколько-нибудь подробно неизвестные новым поколениям интересующихся историей читателей России, — несомненный историко-литературный феномен. И теперь, когда к статьям Эренбурга (или к мифам о них) вдруг возвращаются по обе стороны мысленной линии давнего фронта, равнодушными они не оставляют никого. Могу вспомнить, например, неоднозначно-острые отклики в Германии на интереснейшую берлинскую выставку 1997 года в Карлсхорсте, посвященную Эренбургу. Что касается пожилых граждан России (речь не о ветеранах войны), то они о военных статьях Эренбурга, скорее всего, забыли, а если отдельные интеллигенты их и вспоминают иногда, то, с легкой руки германиста Льва Копелева, сугубо в смысле их-де избыточной ненависти к немцам (то есть к врагу, вторгшемуся в нашу страну с целью ее порабощения). Таковы, скажем, «прозрения» тех эренбурговских поклонников военных лет, которые на старости лет вдруг обнаружили, что «не понимали страшного воздействия его статей, разжигавших ненависть наших солдат». А что, хочется спросить их, убийства без ненависти — гуманнее? И чем тысячелетиями занимаются на войнах люди, как не убийствами? Или не надо было уничтожать оккупантов, а любезно позволить им уничтожить себя? Может быть, напомнить, что именно делали с мирным населением на оккупированных территориях Украины, Белоруссии и России соплеменники Баха и Гете, одетые в военную форму образца 1939 года? Напомнить, например, о Холокосте? Сокрушающимся о «негуманности» военной публицистики Эренбурга или о «нетребовательности» военного времени, предпочитавшего «императивное слово» писателя «оригинальности художественно-философской концепции», не стоит забывать об исторической конкретности истины, при всей ее внеисторической многозначности.

Нельзя не содрогаться при мысли о том, что принес миру выбор немецким народом национал-социалистов в 1933 году, как и тому, во что обошлась России победа отечественного национал-большевизма в 1929-м. Но изменить что-либо можно не в истории, а в нашем будущем. Впрочем, не имея исторической памяти и не найдя в себе воли и духа осудить преступления прошлого, вряд ли можно получить шанс жить по-человечески в будущем.

Черная тень Сталина проецируется на все события Отечественной войны, начиная от ее первого дня, подвергнувшего сомнению вдолбленную советским людям привычку считать Сталина ясновидящим. Понятно, что для абсолютного большинства населения вопрос о Сталине-руководителе в годы войны вообще не стоял (не только потому, что «коней на переправе не меняют»). Что же касается идеи заменить Сталина Гитлером, то она не была широко популярной даже среди эмигрантских антагонистов советского режима.

Война отчетливо делится на две части: пору сокрушительных поражений 1941 и 1942 годов и пору неостановимого наступления, начавшуюся в 1943-м. Именно 1943 годом датируется неприкрытый переход политики Сталина от завещанного интернационализма к банальному шовинизму. И, одновременно с этим, в советской пропаганде вновь вспыхнуло восхваление вождя, заметно увядшее было в начале войны. Читатель заметит это и по статьям Эренбурга. Хочешь не хочешь, но он принимал участие в укреплении сталинского культа — разумеется, не так грубо, бесстыдно и бездарно, как большинство участников этого процесса, но тем не менее. Все его важные статьи, прежде чем появиться в газете, печатались на хорошей бумаге и отвозились Сталину. Вождь был личным цензором писателя, о чем тот знал. Это обстоятельство помимо воли влияло на текст; что касается фраз о самом Сталине, то, как бы наивно это ни выглядело, писались они не без расчета, что, прочтя, Сталин задумается и, глядишь, захочет сказанному соответствовать. В годы «оттепели» Эренбург как-то заметил, что, умри Сталин в 1945-м, возможно, победа в войне списала бы все его предвоенные преступления. Потому что хотя диктатор, разумеется, не был великим военным стратегом (хотя он нередко умел выслушивать своих маршалов и даже соглашаться с их предложениями), но в массовом сознании и в СССР, и за границей победу в войне связывали именно с его именем. Даже теперь, через 50 лет после его смерти, избавившей страну от близкого краха, уже старые, но не знавшие войны и не участвовавшие в ней люди таскают на митингах его портреты и думают, что это он победил Гитлера.

Читать дальше