Михаил Лифшиц - Дневник Мариэтты Шагинян

"Вот, наконец, специалист XIX века, чьё образование вместо прежнего "вообще" теснейшим образом связано с определённой специальностью. Искусство и тут подкопалось под смешные стороны этого типа, в котором "полнота", по выражению Козьмы Пруткова, "флюсу подобна, потому что одностороння". Узкий специалист, разиня-учёный, философ, упавший в яму и рассуждающий о верёвке, вместо того, чтоб за неё ухватиться, как в басне Дмитриева, - всё это черточки типа "образованного человека" XIX столетия, смешные стороны старого специалиста, ничего не смыслящего дальше своей профессии".

Философ, рассуждающий о веревке, вместо того, чтобы за неё ухватиться,очевидно "Метафизик", басня не Дмитриева, как пишет Мариэтта Шагинян, а Хемницера, и написана она в 1782 году, следовательно, не имеет никакого отношения к XIX веку. По существу, рассуждения писательницы также "величайшая врака". Половина XIX века занята незрелыми попытками философского синтеза всех наук, в том числе и естествознания. В те времена существовала даже философская медицина, как в этом может убедиться Мариэтта Шагинян, обратившись к сочинениям нашего Данилы Велланского. Наконец, автор "Дневника" рассуждает так, будто в XIX веке не было великих представителей марксистской образованности, замечательных научных обобщений в области естествознания и т. д.

Не будем касаться других открытий Мариэтты Шагинян в истории литературы и общей образованности. Закончим наш обзор историей искусства.

По дороге в Эстонию писательница успела отметить новости ленинградской архитектуры. Инженерный замок (дворец императора Павла) долгое время был закрыт со стороны главного фасада. "Но оказывается,-пишет Мариэтта Шагинян,этой крепостной замкнутости новее не было в проекте Росси; наоборот, Росси проектировал открытую аллею к Инженерному замку. Сейчас, восстанавливая с некоторыми коррективами замысел Росси, ленинградские архитекторы сняли стену, прорезали ход к Инженерному замку и открыли садик для народа".

Мариэтта Шагинян и сопровождающие её лица подъезжают на машине к историческому зданию. "Мы въезжаем со стороны площади в это новое, открытое пространство, видим ещё молодую, широкую аллею, помолодевший облик мрачного замка, сейчас реставрируемого,- свет сюда сошёл, новый оттенок истории, резко противоположный старому. И всё это изменение не нарушает, а выполняет замысел гениального Росси, далеко обогнавшего свою эпоху",

Сказано хорошо. Правда, все эти рассуждения держатся на том, что Мариэтта Шагинян никогда не видела старинных изображений Михайловского инженерного замка. Он стоял как бы на острове, открытый со всех сторон. Дать ему столько света в настоящее время не представляется возможным. Однако "крепостная замкнутость" в нём была. Дворец, построенный для удовлетворения рыцарских претензий Павла. имел вид крепости с внутреннем двором, подобием готического шпиля и подъёмными мостами через рвы, наполненные водой.

Конечно, Росси в этом не виноват. Но, позвольте, неужели Мариэтта Шагиняя думает, что Михайловский (инженерный) замок есть создание гениального Росси, далеко обогнавшего свою эпоху? До сих пор было принято думать, что его строил Бренна, опираясь на проект Баженова.

После превращения гоголевского бурсака в средневекового схоласта можно всему поверить. В книге о Тарасе Шевченко писательница уже однажды назвала храм Христа Спасителя в Москве (теперь не существующий) "казёнщиной Витберга", хотя известно, что он построен Тоном и является образцом фальшивого стиля, созданного этим архитектором. К тому же и слово "казёнщина" странно звучит в применении к мечтателю Витбергу, которого так ценил его младший друг - Герцен. Напомним читателю "Былое и думы".

Быть может, Мариэтта Шагинян хотела сказать, что крепостной замкнутости не было в аллее, намеченной Росси, когда он рядом с Михайловским замком построил Михайловский дворец? Но в аллеях крепостной замкнутости не бывает, так что в этом отношении гений Росси не мог обогнать свою эпоху. Кажется, писательница считает крепостной замкнутостью каменный забор, построенный в конце XIX века с чисто хозяйственной целью. В общем, её рассказ основан на странном смешении различных сведений, полученных во время беседы в машине.

Дело вовсе не в том, что Мариэтта Шагинян плохо разбирается в дворцах и храмах. Здесь нет ещё беды. Настоящая беда заключается в том, что писательница готова рассуждать на любую тему, совершенно не зная её. При всём уважении к Мариэтте Шагинян как не сказать об этом? Мы не виноваты; это сама писательница не дорожит своим литературным именем.