Во время своей работы в Токио, я заметил несколько вещей. Японским аналогом Wall Street Journal является Nippon Keizai Shinbun, популярно называемый «Никкей». Вначале я читал его с благоговением, но постепенно убедился, что в нем не показывается истинный образ происходящих событий. Когда биржевый рынок стал трещать по швам, из Никкей об этом узнать было невозможно. Где-то там, на самом низу пятой страницы, можно было найти заголовок, напечатанный маленькими буквами: «На бирже проблемы». Тем временем десятисантиметровой высоты заголовки популярной послеобеденной газеты «Вечерняя Фудзи» на первых страницах кричали: «КРАХ!». Англоязычные газеты, хотя и печатали тексты поспокойнее, тоже были намного более конкретными, чем «Никкей». Так выглядело мое знакомство с миром контролируемой японской прессы. В каждой области – хоть в бизнесе, хоть в уголовной хронике, — японские репортеры состоят в «пресс-клубах», и зависят от новостей, которые им передают государственные чиновники, или полицейские агенства. В результате этих милых дружеских отношений такие газеты, как «Никкей» являются практически органами государственной пропаганды. Послеобеденные газеты типа «Вечерней Фудзи» находятся вне этой системы, поэтому редко скрывают важные новости. Но на них можно рассчитывать только в самых общих экономических данных, таких, как общедоступные результаты ежедневных биржевых итогов. Однако эти газеты могут критиковать правительство и бизнес, что редко делают большие ежедневные издания.
Пока Никкей описывал биржевую ситуацию словами «биржу слегка лихорадит», госпожа Чиба обратила мое внимание на сатирическую статью в «Вечерней Фудзи» про банкира, который скрылся из-за долгов на бирже. Заголовок говорил «Yappari deta!», то есть «Вышло на явь!». И в этот момент я услышал тревожный звонок. У меня были серьезные долги, взятые на ремонт крыши Чииори и покупку произведений искусства, и с этого дня я начал их выплачивать. Одна из поговорок Треммела звучала, как «долг – это путь к богатству», таков был дух периода «мыльного пузыря» восьмидесятых. Если бы я читал только Никкей, то не стал бы торопиться с выплатой долгов, и сегодня был бы банкротом. Благодаря «Вечерней Фудзи» я успел выплатить все до того, как «пузырь» лопнул.
Этот крах оказался хорошей возможностью наблюдать за тем, как по разному отреагировали Япония и Америка. В семидесятых годах в США наступил кризис рынка недвижимости. В то время у компании Треммелл Кроу было еще больше проблем, чем сегодня, она была на грани банкротства. Но Треммелл вывел ее из кризиса, и в восьмидесятых годах она очень быстро поднялась. Сегодня всем известно, что в Америке торговля недвижимостью переживает различные циклы активности и спада. Зять Треммелла, Генри Билинзлей объяснял эти циклы следующим образом: «Здесь, внизу, есть крестьянская земля, и здесь покупает Треммелл Кроу. Вот тут здание, которое должно появиться, и здесь покупают американские торговцы недвижимостью. А вот тут, наверху, построено чересчур много зданий, и в результате слишком многих предложений продажи цены на них упадут». И показывая на место, находящееся примерно на высоте в два раза выше вершины кривой, говорил: «А здесь покупают японцы».
Причиной, по которой японцы покупали именно там, был тот факт, что в Японии никогда не случилось то, что можно было бы назвать циклом. Придя в себя после короткого «торгового шока» семидесятых, японский словарь биржи и недвижимости ограничивался понятиями «повышение» и «рост». Когда работники Сумитомо Траст сказали Старнсу: «Это Япония. Земля и цены биржевых бумаг идут только вверх», они просто выразили всеобщее убеждение. Были такие, что предсказывали подъем биржи до 60000 и даже 80000 йен, несмотря на то, что указатели прибыли на этом уровне были бы такими низкими, что почти равнялись бы нулю. Поэтому, когда цены земли и биржевые курсы упали, потрясение оказалось очень сильным, и когда пришло время «Никкей» сообщить о проблемах на бирже, не нашлось иероглифического шрифта на такие слова, как «падение» или «крах».
Не все, чему я научился в токийском бюро, касалось экономики. Единственными сотрудниками в нем были мы с госпожой Чида, а размер оффиса составлял всего лишь семнадцать цубо. Но не смотря на это, клиенты часто говорили: «Сколько здесь простора. Какой симпатичный этот иностранный интерьер». Мы задумывались над тем, что же придавало нам такой «иностранный» характер, и решили, что это мог быть только царящий у нас порядок. По какой-то причине, японцы не могут справиться с оффисным пространством. Даже когда здание и кабинеты новые, столы в них завалены грудами документов, а в коридорах стоят коробки. Наше бюро выглядело иначе, потому что на виду лежало лишь то, чем было нам необходимо на текущий момент, а все остальное лежало по папкам.
Читать дальше