Array Array - Утраченная Япония

Каллиграфия, как область искусства, — шикиши, танзаку, свитки для чайной церемонии, — постепенно теряет свое место в культуре. Но каллиграфия, как рисунок, необычайно активна. Япония всегда была страной разнообразных стилей и направлений, возможно, из-за своей любви к «поверхностному». Даже такой простой предмет, как гэта (деревянные шлепанцы) имеет чрезвычайно разнообразные типы: стандартные на двух «каблуках», на одном «каблуке», высокие для мастера суши, необычайно высокие для гейш, со срезанным носом, с округлым носом, сделанные из белого дерева, из темного дерева, покрытые лаком и т.д. В эпоху Эдо в каллиграфии появилось множество разнообразных стилей, значительно больше, чем их было в Китае. Существовали специальные стили письма для кабуки, для театра но, театра марионеток и борьбы сумо. А кроме того, разнообразные и отличающиеся друг от друга стили для использования в самурайских документах, письмах мужчин и женщин, для подписи мастера чайной церемонии, в счетах, на монетах, банкнотах, печатях и т.д.

При таком богатстве традиционных стилей, которые может использовать Япония, декоративное искусство, использующее иероглифы кандзи, стало одной из наиболее развивающихся областей современного искусства. Начиная от спичечных коробков, и заканчивая рисунками в телевизионой рекламе, кандзи живет и извивается с той же энергией, что в текстах Босая. Именно поэтому неоновые огни Гиндзы так прекрасны. На свете нет ничего, что могло бы с ними сравниться – даже в Китае.

На рождество 1983 года я отправился в Даллас, штат Техас. Меня пригласил приятель из Йельского университета, Треммелл С.Кроу. Длинноволосый Треммел С., обладатель очаровательной улыбки, оранжевого комбинезона и спортивного автомобиля, был одним из самых безумных студентов университета. Он обещал встретить меня в аэропорту, но после прилета я не мог его найти, пока, к собственному изумлению, не обнаружил, что бизнесмен в темно-синем костюме с иголочки, протянувший ко мне руку, и есть Треммел С. собственной персоной – я узнал его по улыбке. После вопроса, что это с ним произошло, он ответил, что работает в отцовской фирме.

Когда наш автомобиль приближался к центру Далласа, Треммел сказал: «Этот сорокаэтажный дом справа – наш, а тот пятидесятиэтажный, который еще строят, тоже». Про отель, мимо которого мы проезжали, он сообщил: «Папа разрешил мне проектировать его часть». В этот момент я понял, что ничего не знаю про его отца. Треммел С рассказал о нем.

Треммел Кроу, техасец, рожденный в Далласе, до тридцать пятого года жизни был обычным банковским клерком. В один прекрасный день что-то его подтолкнуло купить старый склад. Отремонтировав, он сдал его в аренду, а сам купил еще парочку таких же неподалеку. Их тоже он отремонтировал, и сдал желающим. То же самое он делал следующие сорок лет: со складов он перешел на торговые дома, оффисы, жилые квартиры, отели, и занимался всеми видами торговли недвижимостью, какие только можно представить. Наконец, Trammell Crow Company стала крупнейшей в мире фирмой, торгующей недвижимостью.

На следующий день Треммел С взял меня в отцовский оффис. Я думал, что увижу скучный интерьер обычной американской корпорации, но когда мы вошли, то показалось на какое-то мгновение, что нас занесло в музей: куда ни глянь, повсюду виднелись сокровища азиатского искусства. В коридорах мы проходило мимо кхмерских статуй, у компьютеров, на шкафах с папками, словно бы от нечего делать, расположились китайские нефритовые фигурки. «Папа обожает азиатское искусство, — сказал Треммел С. – Он любит украшать оффис, чтобы его работники тоже могли им восхищаться. Я представлю тебя отцу».

Треммел Кроу сидел за длинным столом, заваленным фотографиями, и разговаривал с архитекторами о проекте нового города.

— Папа, я хотел бы тебе представить моего друга, — сказал Треммел С, но отец даже не поднял головы.

— Он учился со мной в Йель, — по прежнему отсутствие какого-либо интереса.

— Он получил диплом по японистике и синологии.

Треммел Кроу подскочил.

— Японистика и синология? Прекрасно!

Он схватил ближайшую нефритовую фигурку, и спросил:

— Что о ней думаешь?

— У нее форма квадратного бочонка, характерная для старых китайских нефритов эпохи Сун, но не думаю, что ей столько лет, — ответил я. – Такой стиль иероглифического письма был популярен в конце девятнадцатого века, поэтому я подозреваю, что это не слишком старая копия.