Анатолий Москвин - В ожидании возмездия

Виктор Гюго, говоря о непримиримом противоречии между Революцией и вандейским крестьянином, сравнивает эти антагонистические силы: «Поставьте рядом с грозным шествием разгневанной цивилизации, которую со всех сторон обступают враги, грозя уничтожить все ее благодеяния, с этим стремительным, неистовым натиском прогресса, несущего с собой необъятные и непонятные улучшения, — поставьте рядом с этими великими, не знающими себе равных событиями своеобразного, торжественно-серьезного дикаря, длинноволосого, светлоглазого человека, питающегося молоком и каштанами, прикованного к своему полю, к своему двору, к своей соломенной кровле… человека, который умеет только подгонять быков, точить косу, кое-как возделывать землю, печь гречневые лепешки, который прежде всего чтит свою соху, затем свою бабушку… поставьте их рядом и спросите себя, может ли этот слепец вместить это сияние, оценить этот свет?» [17] Гюго В. Цит. соч. С. 180–181. .

Восстание вспыхнуло вроде бы стихийно. Но на самом деле оно тщательно готовилось дворянством и духовенством. Непосредственным толчком для мятежа стала казнь короля. Впоследствии роялисты вспоминали, что с выступлением поспешили на полмесяца. Восстание должно было начаться после высадки английских и эмигрантских войск. Подвела и организация движения: с самого начала оно было децентрализованным и отличалось крайней недисциплинированностью. В каждом районе была своя армия, которая непременно желала сохранить автономное руководство. Восставшие выставили сто пятьдесят четыре дивизии, многие из которых были не только в высшей степени боеспособны, но и искусны в ведении боевых действий. Так началась эта «война темного народа, нелепая и величественная, ужасная и великолепная» (В. Гюго). Верн достаточно подробно, хотя и конспективно, рассказывает о ее ходе. Однако писатель пристрастен при освещении действий сторон. Надо признать, что главари восстания намерены были утопить в крови все слои населения, сочувствовавшие Революции, в крайнем случае — запугать их террором. «Крестьянин из Вандеи знал, кого он убивал: это был революционный буржуа, которого он часто встречал в дни ярмарки, это был господин , ненавидеть которого он научился. Это был патриот, ходивший к мессе, которую служил присягнувший священник…» [18] Жорес Ж. Цит. соч. С. 353. .

В тексте Верна читатель найдет немало примеров жестокости со стороны революционеров. Лишний раз стоит подчеркнуть, что это — явно предвзятый подход. Вот свидетельство неприсягнувшего, а значит, оставшегося верным старым порядкам священника Франсуа Шевалье: «Эти ужасы начались и непрерывно продолжались в Машкуле, резня, которую трудно себе вообразить. В первый день, то есть в понедельник 11 марта, захватывая патриотов, их одного за другим вели в тюрьму; но по дороге многие были убиты ударами палок, расстреляны. Правда, жандармерия и национальная гвардия имели неосторожность открыть огонь первыми, и, хотя они никого не убили и не ранили, во всяком случае тяжело, эта пальба послужила сигналом к войне. Им тотчас же ответили с несколько большим результатом, и за этим последовали бесчисленные убийства, кражи, грабежи и насилия » [19] Жорес Ж. Цит. соч. С. 354. . И это было только началом. Почтенный кюре свидетельствует: «Каждый день был отмечен кровавыми делами, которые только могут вселить ужас во всякую честную душу и найти оправдание только в глазах философов… Дело дошло до того, что люди во всеуслышание говорили, что для мира необходимо и существенно важно не оставить во Франции ни одного патриота. Ярость народа была такова, что достаточно было присутствия на мессе, отслуженной самозванцами , чтобы сначала попасть в тюрьму, а затем быть забитым до смерти или расстрелянным» [20] Там же. С. 355. . Прошло больше месяца разгула контрреволюционного террора в несчастном городке Машкуле, находящемся всего в 30 километрах от Нанта (родного города Ж. Верна), но страсти нисколько не улеглись: «они больше не забивали до смерти, а привязывали заключенных к длинной веревке за руки (разбойники называли это своими четками); затем отводили на широкий луг, где заставляли стать на колени перед большим рвом. Их расстреливали; потом дубинами и пиками приканчивали тех, кто еще был жив. Гражданину Жуберу, председателю дистрикта, прежде чем убить вилами и штыками, перепилили запястья. Эти варвары закапывали людей заживо. Семнадцатилетний юноша по фамилии Жиго выбрался из-под трупов, но у него не было сил уйти далеко, и его вскоре схватили снова и убили» [21] Там же. С. 358. . И такая судьба ожидала почти пять с половиной сотен граждан городка с населением меньше трех тысяч жителей. Послушаем еще раз Виктора Гюго: «При захвате неприятельских городов дело не обходилось без грабежа. Крестьяне-богомолы стали ворами… Крестьян, примкнувших к синим, они называли якобинской челядью и избивали их с особенным ожесточением, они любили бой, как солдаты, и резню, как разбойники. Им доставляло удовольствие расстреливать толстопузых, то есть городских буржуа: у них это называлось разговляться. При Фонтенэ их патер, кюре Барботен, ударом сабли уложил на месте одного старика. В Сен-Жермен-сюр-Иль один из их вождей, дворянин, застрелил из ружья прокурора сельской общины и взял себе его часы… На пленных республиканцев надевали нарочно для этого выкованные ручные кандалы с режущими краями. Их избивали десятками на городских площадях под звуки охотничьих рогов… Госпожа де Лескюр нарочно заставляла свою лошадь идти по телам лежавших на земле республиканцев — мертвых, как говорила она, а может быть, только раненных… Люди были какие-то яростные… Некоторые носили на шее кресты из человеческих костей» [22] Гюго В. Цит. соч. С. 189–192. . Зверств, жестокостей, как можно видеть, хватало с обеих сторон.