Дмитрий Быков - Думание мира

Одно из открытий прошлого года ― группа «Город 312», чьи тексты отражают другую крайность: внешне все чрезвычайно гладко, как в любом официальном документе или публичной речи современного образца. Пугает полный вакуум внутри, особенно заметный на фоне приличных рифм и тщательно соблюденных размеров: «Совсем не обязательно ждать помощи спасательной, два шага по касательной наверх» ― окончательно запутывает дело: почему они могут подышать воздухом только наверху? На подводной лодке, что ли, происходит действие? Но какой на подлодке светофор?! Между тем слово-сигнал есть и здесь: «Вне зоны доступа». Это словосочетание мы слышим по десять раз на дню ― оно-то и становится крючком, цепляющим слушательское внимание.

По этому рецепту изготовляется сегодня все ― стихи, песни, патриотические слоганы, политические программы и выпуски новостей. От реальности берется один сигнал ― дальше можно накручивать что угодно. Столь же вероятен был бы вариант: «Просто сорвалась и опять скучаешь ты // За границами зоны действия». Технические термины удобны еще и тем, что у каждого слова в них ― любопытные коннотации, особенно у «зоны», «границ» и «доступности».

Современная попса звучит так трагично еще и потому, что отражает последнюю степень распада сознания ― и в этом смысле мало чем отличается, скажем, от коллажной прозы Михаила Шишкина, составленной из отрывков чужих текстов, или от политических заявлений Дмитрия Рогозина, изготовленных по той же рецептуре в лучших постмодернистских традициях. Тексты попсы набиты хаотично слепленными обломками чужих цитат, трупами слов, которые когда-то и для кого-то значили многое, если не все, ― но сегодня их сгребают в кучу, как мертвые листья.

Идеальный пример ― тексты Сергея Зверева: «Ради тебя провожать поезда навсегда. От любви пусть растают снега. И звезды с неба падают ради тебя. Боль. Ты ни при чем. Просто обрывки разбитой мечты», ― человеку даже не приходит в голову, что от разбитой мечты остались бы осколки, а обрывки остаются от разорванного. Все это неважно ― ни одно слово уже ничего не значит. С помощью эллипсиса можно было бы придать этой конструкции более многозначительный вид ― например: «Ради тебя. Поезда. Осколки. Слезы. Ждать». Но это сильно напоминало бы положенный на музыку словарь ― чего нам, кажется, ждать недолго.

Мы живем в аду, ибо ад и есть бессмыслица. Но не кто иной, как Дима Билан, открыл нам глаза на эту ситуацию: «Ад мы сделали вручную, только сами для себя».

Все понимают, только сказать не могут.

Она начала возвращаться уже в прошлом году, но окончательно и триумфально заявится ― в этом. Началось, понятное дело, с высоких образцов ― Окуджавы и Трифонова, Булгакова и Платонова, Аксенова и Рыбакова. Между прочим, это все она, то есть русская литература советского периода; время уравняло печатную продукцию с непечатной ― запрещенные авторы утратили ореол непризнанности и тайны, оказавшись в школьной программе. В этом году наверняка вернутся и другие выдающиеся советские авторы ― мне уже приходилось писать о новой вспышке интереса к Стругацким; реанимирован Юлиан Семенов, чья биография работы дочери стала одним из бестселлеров года; в серии «У камина» переиздана дилогия Фриды Вигдоровой о трудах и днях советской интеллигенции… Превосходно продается «Избранное» Чингиза Айтматова ― новый роман плюс три старых повести.

А знаете, кто возглавляет список «мужских» бестселлеров «Озона»? Я сначала глазам не поверил ― Владимир Санин! Да-да, тот самый, 1928–1989, автор остросюжетных повестей об освоении Антарктиды. Хорошо помню, как в семидесятые журнал «Знамя» с его новой повестью затирался в библиотеках до дыр, а высоколобые критики морщили свои высокие лбы. Они морщились, а вот «АСТ» издает, и как расходится! Подождите, вернется и Олег Куваев с «Территорией» ― тема золотодобычи не устаревает, и Валерий Поволяев с таежной романтикой, и покойный Михаил Чулаки с буднями психиатров…

Подозреваю, что очередные переиздания Анатолия Иванова, Петра Проскурина, Георгия Мокеича Маркова и других бесчисленных соцреалистов, ваявших многотомные, многотонные саги об установлении советской власти в Сибири, будут расходиться, как пироги. Тут ведь что интересно? У всякой литературы, плохой ли, хорошей, бывает два пика продаж. Первый ― когда она свежая и с ней ничего еще непонятно: берут, чтобы распробовать. А второй ― когда она уже дряхлая, то есть окончательно превратилась в памятник эпохи. Тогда даже трамвайный билет древнейших времен получает некоторую ценность.