Дмитрий Быков - Думание мира

Я по советским временам отлично помню это чувство связи между своей судьбой и судьбой страны. И этой детской памяти хватает, чтобы понять: сегодня такой связи нет. А приключения героя, болтающегося в пустоте, никому не могут быть интересны. Заметьте, что в шестой книге все начинается с проникновения магии в наш обычный мир и первая глава посвящена встрече британского премьера (!!!) с министром магии, принесшим тревожные известия. Можете себе представить что-то подобное на русским материале? Колдун в кабинете Фрадкова? Да Фрадков его взглядом превратит в жабу ― и все дела.

Чтобы современная русская сказка имела успех, она должна быть организована как странствие, в русской традиции. Кинг попробовал так построить «Темную башню» ― хороший цикл, но, в общем, не имевший того успеха: Кинг привык делать деньги на описании страшных и некомфортных миров, а чтобы ребенок хотел прочитать сагу, в ней должен быть уютный и прекрасный мир, в котором хочется жить. Домик Карлсона. Муми-долина с домиком Муми-семейства. Готическая волшебная школа Хоггвартс.

Тот, кто сумеет построить такой мир на русском материале, выдумать не кровавую и не арктическую, свободную от квасного и сусального духа русскую утопию и четко угадать главные опасности, подстерегающие сегодня Россию, ― как раз и станет автором русского аналога «Гарри Поттера» и покорит все сердца без всякого особенного пиара.

Впрочем, зачем такому человеку мелочиться? Я бы на его месте сразу возглавил страну.

После пяти лет перестройки, десяти лет непонятно чего и двух лет ревизии, которую многие уже приняли за ремиссию, ― выявился главный итог последнего периода российской истории: у России больше нет языка. То есть слова этого языка значат уже совсем не то, о чем врут словари. Они обросли новыми значениями, совершенно исключающими возможность адекватного диалога.

Сказать «Я люблю свою страну» ― значит сказать «Бей жидов» или «Я одобряю спецоперацию в Чечне». Сказать «Я государственник» ― значит расписаться в том, что человеческая жизнь для вас ничего не стоит. Ну и так далее.

Последним периодом тотальной государственной обработки населения стал конец восьмидесятых, когда вся мощь телевидения, прессы и толстых журналов с их тысячекратно возросшими тиражами вдалбливала в головы россиян либеральную версию российской истории. Эта версия по-своему ничуть не менее тотальна и уж точно не менее сомнительна, чем версия советская. Более того, в каких-то отношениях либеральная философия, внедренная в умы от противного, опасней философии тоталитарной, поскольку ставит под сомнение саму мысль о наличии абсолютных ценностей или просто отождествляет эти ценности с насилием, кровью, ГУЛАГом.

Как и всякой империи, России не повезло еще в одном: во всех республиках патриотизм означал ― свободу. Борьбу с тем самым ГУЛАГом и империей ― за собственную культуру и свой язык. Это тоже была подмена, поскольку борьба за независимость и за развал СССР была нужна уж никак не национальной культуре и тем более не языку, ― но не будем педантами. Во всех республиках быть патриотом ― означало быть антиимперцем. И только в России патриот ― человек в смазных сапогах, больше всего на свете любящий Империю, насилие и высокие идеалы. Невыносимо скучный тип, при всей своей пассионарности.

В итоге либеральная философия применительно к России выродилась в тотальное отрицание закона, культуры и патриотизма, с каковым результатом наша Родина и подошла к XXI веку.

И тут выяснилось, что про конец истории нам врали. Что падение коммунистического режима в России и ее окрестностях никак не означает прекращения конкурентной борьбы. Что американцы, оказывается, боролись вовсе не против коммунистической власти, а против конкретной конкурирующей сверхдержавы. Что вся американская поддержка наших борцов за права человека диктовалась отнюдь не любовью к правам человека, которые Америке в значительной степени по барабану. И что сильная Россия ― неважно, коммунистическая или либеральная, ― американцам абсолютно без надобности, точно так же, впрочем, как и Европе.

Это оказалось шоком, от которого многие не оправились до сих пор. Поскольку в восьмидесятые годы телевидение и пресса точно так же (но талантливее и изобретательнее) зомбировали людей, как и газета «Правда», ― выросло целое поколение зомби, привыкших рассматривать свою страну как досадное препятствие на пути к мировому прогрессу. Они с молоком матери (как раз сидевшей в это время на кухне с другими такими же интеллигентами) впитали убеждение, что наличие любых твердых убеждений ― залог личной тоталитарности, а уж любовь к Отечеству ― просто сталинизм. Законодательство, регулирующее рынок, для них ― абсурд, ибо рынком называется только то, что никак не регулируется. А любой оппонент в сознании таких людей ― не просто враг, но агент КГБ-ФСК-ФСБ, как бы это ведомство ни называлось.