В. Катаев - Чехов и его литературное окружение

Основная сопоставительная проблема здесь — тип героя, принципы изображения человека и мира в творчестве Потапенко и Чехова. Необходимость и неизбежность смены героев в эпоху крушения народнических теорий осознавались многими писателями 80-х годов. Отчетливо это сформулировал Короленко в своем письме Михайловскому: "Мы теперь уже изверились в героях, которые (как мифический Атлас — небо) двигали на своих плечах "артели" (в 60-х) и общину в 70-х годах. Тогда мы все искали "героя", и господа Омулевские и Засодимские нам этих героев давали. К сожалению, герои оказались все "аплике", ненастоящие, головные. Теперь поэтому мы прежде всего ищем не героя, а настоящего человека, не подвига, а душевного движения, хотя бы и непохвального, но зато непосредственного (в этом и есть сила, например, Чехова)" [35] Короленко В. Г. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 10. М., 1966, с. 81–82. . Поворот писателей нового поколения к "среднему", обыкновенному человеку в значительной степени объяснялся подобными настроениями.

Герои Потапенко вдохновляются благородными идеями, но, как подчеркивают, они, не книжными, а теми, к которым их приводит сама жизнь. В этом они видят свое отличие от героев предшествующей эпохи. Герой Потапенко Рачеев называет себя "средним" человеком, делающим то, что под силу каждому.

То же мог бы сказать о себе и герой Чехова, например, Хрущов из пьесы "Леший", последний в ряду героев чеховских произведений 80-х годов. Этот образ словно вобрал в себя раздумья писателей-восьмидесятников, спутников Чехова, о герое времени, герое литературы. Хрущов из тех, кому чужды определения, еще недавно имевшие такую власть: "Демократ, народник [36] … да неужели об этом можно говорить серьезно и даже с дрожью в голосе?" (12, 157). Он видит в подобных словах ярлыки, затемняющие подлинную сложность человека. И поглощен он как будто незначительными, но конкретными делами.

На этом сходство с героями Потапенко и кончается, в остальном — существенная разница.

Потапенковский Рачеев, осознавая себя "средним" человеком, усвоив, что подвиг, жертвы, великие дела — все это превосходит возможности "среднего" человека, все вопросы решил тем самым для себя раз и навсегда. Самоуспокоенность, самодовольство в сильной степени присущи герою Потапенко и чужды герою Чехова.

Уже и в первых трех действиях пьесы Хрущов-Леший несравненно интереснее потапенковских героев, его отличают "талант", "страсть", "широкий размах идеи": сажая леса, "он размахнулся мозгом через всю Россию и через десять веков вперед" (П 3, 34). Первые три действия "Лешего" строились по схеме русского классического романа (Тургенев, Гончаров): герой истинный противопоставляется героям мнимым, антигероям. Эту схему в дальнейшем будет эксплуатировать в своих произведениях Потапенко. И остановись Чехов на утверждении привлекательных качеств своего героя, можно было бы сказать, что он победил Потапенко его же оружием.

Но для Чехова важнее, чем создание типа, образа героя времени, было исследование природы человеческих взглядов и деяний — "области мысли", "ориентирования", "поисков за настоящей правдой".

В 4-м действии "Лешего" Хрущов, потрясенный самоубийством Войницкого, делает некое важное для себя открытие. Он признается: "…если таких, как я, серьезно считают героями [37] … , то это значит, что на безлюдье и Фома дворянин, что нет истинных героев, нет талантов, нет людей, которые выводили бы нас из этого темного леса…" (12, 194). Суть перемены, которая происходит с Хрущовым, — в отречении от самоуспокоенности, от уверенности в абсолютности своей прежней "правды", в признании сложным того, что прежде казалось ясным.

Это не просто наделение героев иными, по сравнению с героями Потапенко, качествами. Это утверждение другой концепции художественного мира. Произведения Чехова отличаются от произведений его современников не просто другими героями, с иными взглядами или с иными чертами характера. Они основаны на ином методе изучения мира и человека, при котором проверке на истинность и прочность подлежит любая претензия на героичность, "передовитость", на знание правды.

Через два года после создания "Лешего", уже побывав на Сахалине, Чехов заставит героя повести "Дуэль" фон Корена проделать подобный же путь: от уверенности в собственной правоте и превосходстве к признанию неизвестных ему возможностей в другом человеке и вообще в жизни. Оба дуэлянта — и Лаевский, и фон Корен — скажут в конце повести: "Никто не знает настоящей правды". В "Дяде Ване" Астров в отличие от Хрущова изначально не будет знать "правды", не будет иметь надежных ориентиров, "огонька", хотя и унаследует от Лешего все достоинства незаурядной личности.