Александр Минкин - Письма президенту

Если верно, то власть, значит, готова жестоко преследовать, готова уничтожить человека за слова. Да, неприятные, но всего лишь слова, мысли.

Если же это мнение ошибочно – тогда, наверное, следует задуматься, откуда оно произошло? Что такого сделали вы (или ваши приближенные), что в общество вернулся забытый было страх?

Очень много страха у нас, Владимир Владимирович.

Когда едете домой по Рублевке, обратите внимание: какие заборы! 30–40 лет назад вокруг частных домов был всего лишь штакетник, высотою полтора метра. Штакетины прибивались к двум горизонтальным слегам двумя гвоздиками каждая. Если нижний конец отодрать, то штакетина сдвигалась, давая мальчишке пролезть с участка на участок, не тратя времени на дорогу к калитке. А еще важно: сквозь такой забор было видно, кто пропалывает редиску, кто играет в пинг-понг…

А теперь? Заборы, при Ельцине выросшие до трех метров, при вас достигли пяти (вот бы ВВП рос с такой скоростью). И наверху колючая проволока, и сторожевые вышки, и камеры слежения. Такое впечатление, что богачи строят себе индивидуальные концлагеря, а вдобавок еще обносят свои личные заборы общим забором – снова бетон, кирпич, металл, пять метров высоты, колючка, ток, прожектора, охрана с автоматами и собаками.

Заборы эти – воплощенный в кирпиче и бетоне страх – появились до Беслана, до «Норд-оста». Это страх богатых, которые не ездят на метро.

Да, послевоенные дачки были бедные (хотя мы тогда так не считали), а теперешние стоят сотни тысяч долларов (а у многих и миллионы) [21]. Но в Европе дома не хуже и не дешевле, а видны как на ладони, заборов нет. Даже штакетник редкость, все больше подстриженные кусты, а если проволока, то гладкая, не членовредительская, не лагерная; не от людей, а от коров.

У них – взгляд ласкает даль. Европеец в окно видит Родину. А наш – забор через оконную решетку. Выйдет европеец – холмы, просторы, стада – красота. Выйдет наш – стена, охрана, колючая проволока.

А ведь бытие определяет сознание. Как живешь, так и думаешь. Живешь как зэк и думаешь как зэк. А как зэки думают – известно: умри ты сегодня, а я завтра. И они ничего не хотят делать для других, потому что все другие – враги.

Стены вокруг особняков – это не возврат к исконным ценностям, к патриархальным корням, ибо русские помещики не отгораживались стенами от своих рабов. Барский дом стоял совершенно открыто. Татьяна, гуляя (одна, без охраны), заходит в дом Онегина (хозяин в отъезде – то ли в Петербурге, то ли в Москве). Она никогда раньше здесь не была, слуги ее в лицо не знают. Тем не менее ее впускают без малейших возражений, она проходит в кабинет, роется в книгах… Сегодня не только в кабинет, ее бы на порог не пустили, даже в ворота бы не вошла.

Стены вокруг особняков – это не капитализм, где мы теперь якобы живем. Капитализм – оплатив налогами содержание госаппарата, в том числе полиции, – не тратит сумасшедшие деньги на возведение гигантских кирпичных заборов, ибо они: а) очень дорого стоят; б) уродуют пейзаж. А ведь хозяин заплатил тысячи долларов за сотку, покупая землю не под картошку. Он заплатил, чтобы наслаждаться жизнью; существенная часть этого наслаждения – вид из окна.

Такие стены – это средневековье. Постоянное ожидание смерти, грабежа, насилия.

Новые русские отгораживают себя стенами, повторяя, увы, архитектуру богатых чеченских сел; и только по невежеству не строят себе неприступные сванские башни (сван с семьей и скотиной мог отсиживаться в башне несколько месяцев).

Кого они боятся? и почему они боятся? – вот вопросы, которые, думаю, важнее бюджета и инфляции. Ибо страх – это такая штука, которая определяет все поведение, всю жизнь. От страха у людей и характер портится, и поведение; и вместо того чтобы налаживать достойную жизнь себе и детям, человек ворует и убегает (если успевает).

Плохо, что и те, кто не ворует, тоже не чувствуют себя в безопасности. Те, кто ездит на метро, бедные и «средние» тоже живут в постоянном страхе.

К страху перед милицией прибавился страх взрывов. Новый, сильный, всеобщий. И никто не верит, будто милиция защитит. А ведь только для этого мы ее и содержим.

Географически мы, конечно, вроде бы в Европе… Но скажи кому-нибудь, что наши полицейские (милиция) угоняют машины, рэкетируют торговцев, насилуют, пытают, убивают – иностранец таращит глаза: не может быть! А у нас к этому привыкли, никого не удивишь. Все газеты полны преступлениями сотрудников МВД и прочих государственных вооруженных формирований; так в советское время в каждой газете был фельетон про продавщицу, которая обвесила и нагрубила.