Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!

Кстати, напрасно мы думаем, что убогих всегда жалели. Не надо забывать, что над ними еще и потешались. Почитайте бунинскую «Деревню» – про бедного дурачка Мотю Утиную Головку, которого специально привозили в богатые дома на потеху.

А это уже прелюдия к теме русской жестокости. Почему добрый русский мужик «сечет свою клячу по кротким глазам», как об этом пишет Достоевский? Или вот история Кюстина о загнанном жеребенке... Малыш принял за свою маму лошадь, запряженную в экипаж, который вез Кюстина. И побежал вслед, а быстро бежать не мог. Фельдъегерь спешил, и жеребенка загнали. Кюстин говорит, что лишь позже осознал, до чего же это было жестоко. Где ты, «солидарность всей живой твари»?

Чехов в поздних рассказах из крестьянской жизни «Мужики» и «В овраге» изображает и вовсе извергов в людском обличье. Нет, не о какой-то исключительной жестокости речь, а о самой обыденной, повсеместной, повседневной: жестокость детей, издевающихся над новенькими или непохожими, страшное оттолкновение здорового от хворого, молодого – от старого.

Вот Кузьма, герой повести Бунина «Деревня». У него в доме живет крестьянка по прозвищу Молодая, к которой он относится как к дочери. Заболев, Кузьма не слышит от Молодой ни единого слова сочувствия. Полное равнодушие: «А, да ну его! Умрет – похоронят!» Вообще, русская жестокость, похоже, наболевшая тема у Бунина. Его Кузьма страдает от грубости и диких нравов односельчан: «Вот ты и подумай: есть ли кто лютее нашего народа? В городе за воришкой, схватившим с лотка лепешку грошовую, весь обжорный ряд гонится, а нагонит, мылом его кормит. На пожар, на драку весь город бежит, да ведь как жалеет-то, что пожар али драка скоро кончились! Не мотай, не мотай головой-то: жалеет! А как наслаждаются, когда кто-нибудь жену бьет смертным боем, али мальчишку дерет как Сидорову козу, али потешается над ним? Это-то уж самая что ни на есть веселая тема».

Этот герой не умеет быть равнодушным. Столь же пристрастен и автор. «Мажут бедным невестам ворота дегтем! Травят нищих собаками! Для забавы голубей сшибают с крыш камнями! А есть этих голубей, видите ли, – грех великий. Сам Дух Святой, видите ли, голубиный образ принимает!»

Свидетельства русской жестокости бунинские герои находят и в истории, и в фольклоре: «Да-а, хороши, нечего сказать! Доброта неописанная! Историю почитаешь – волосы дыбом станут: брат на брата, сват на свата, сын на отца, вероломство да убийство, убийство да вероломство... Былины – тоже одно удовольствие: "распорол ему груди белые", "выпускал черева на землю"... Илья, так тот своей собственной родной дочери "ступил на леву ногу и подернул за праву ногу"...»

Кажется, что бумага не выдержит веса таких ужасных слов, да еще идущих подряд. И все-таки скрепя сердце добавим еще два бунинских наблюдения, на сей раз от его собственного имени, из «Окаянных дней»:

«Дочь Пальчикова (спокойная, миловидная) спрашивала меня:

– Правда, говорят, барин, к нам сорок тысяч пленных австрийцев везут?

– Сорок не сорок, а правда, везут.

– И кормить их будем?

– А как же не кормить? Что ж с ними делать?

Подумала.

– Что? Да порезать да покласть...»

И последнее – снова о «солидарности живой твари»: «Мужики, разгромившие осенью семнадцатого года одну помещичью усадьбу под Ельцом, ощипали, оборвали для потехи перья с живых павлинов и пустили их, окровавленных, летать, метаться, тыкаться с пронзительными криками куда попало». Что-то вроде немотивированной агрессии – тупой и оттого особенно страшной.

История тоже может дать нам множество примеров жестокости. Чего стоит хотя бы знаменитая помещица Салтычиха, находившая удовольствие в изощренных издевательствах над крепостными. Чего стоят и наши родные правители старых и новых времен.

Джайлс Флетчер в XVI веке пишет о Москве: «Жизнь человека считается ни по чем. Часто грабят в самих городах на улицах, когда кто запоздает вечером, но на крик ни один человек не выйдет из дому подать помощь, хотя бы и слышал вопли».

В англоязычном интернет-журнале «Russia Profile» приводятся страшные факты: «...уровень агрессии в стране зашкаливает, число самоубийств, преступлений, убийств (большинство из которых совершается близкими друг другу людьми) страдающих алкоголизмом невероятно велико».

Все сказанное отнюдь не свидетельствует о том, что русские зверства какие-нибудь исключительные. В других странах тоже всего дурного хватало, с этим никто не спорит. Разговор о нашей отечественной жестокости порою вызывает отторжение, а порой – возражения вроде следующего: «А вот в Европе еще больше зверств творилось!» Еще как творилось. Но это не делает наши зверства более симпатичными.