Михаил Михеев - В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)

Паровоз никакой пылинки не любит: машина, брат, это барышня... Женщина уж не годится - с лишним отверстием машина не пойдет...

...Машина - нежное, беззащитное, ломкое существо, чтобы на ней ездить исправно, нужно сначала жену бросить, все заботы из головы выкинуть...

Он тут с паровозом как с бабой обращается, как со шлюхой какой! (Ч).

Эта вульгарно-сексистская (на современный просвещенный взгляд) точка зрения, преподносимая как лирическое отступление, перекликается еще и с иным своим отражением - усугубленным особым жанром ругани (когда Прокофий укоряет Пиюсю за убийство лежачего буржуя):

- Коммунисты сзади не убивают, товарищ Пиюся!

Пиюся от обиды сразу нашел свой ум:

- Коммунистам, товарищ Дванов, нужен коммунизм, а не офицерское геройство!... Вот и помалкивай, а то я тебя тоже на небо пошлю! Всякая б..дь хочет красным знаменем заткнуться - тогда у ней, дескать, пустое место сразу честью зарастет.... Я тебя пулей сквозь знамя найду! (Ч).

Но с другой стороны, открытое (или пустое) пространство - это именно то, что воодушевляет, позволяет забыться, раствориться в нем, дает человеку успокоение. Вот что переживают герои Платонова в минуты восторга (связанного с быстрым перемещением в пространстве, когда у них дух захватывает):

Конь разбрасывал теплоту своих сил в следах копыт и спешил уйти в открытое пространство. От скорости Копенкин чувствовал, как всплывает к горлу и уменьшается в весе его сердце. Еще бы немного быстрее, и Копенкин запел бы от своего облегченного счастья... (Ч)

А вот Чепурный, выбирается, наконец, из суеты жизни губернского города (с его партсобраниями и вводимым НЭПом) - на степной простор:

За городом Чепурный почувствовал себя спокойней и умней. Снова перед ним открылось успокоительное пространство Лесов, бугров и зданий чевенгурец не любил, ему нравился ровный, покатый против неба живот земли, вдыхающий в себя ветер и жмущийся под тяжестью пешехода (Ч).

Или вот такие же обобщения, усугубленные, по-видимому, еще и наложением обыгранного в пародийном стиле психоаналитического мотива, в разговоре Чепурного с Прокофием (Прокофий только что доставил в Чевенгур женщин, по которым тосковало заскучавшее население коммунизма - прочие):

- Какие же это, Прош, жены? - спрашивал и сомневался Чепурный. - Это восьмимесячные ублюдки, в них вещества не хватает...

- А тебе-то что? - возразил Прокофий. - Пускай им девятым месяцем служит коммунизм. А чего ж тебе надо: все-таки тебе это женщины, люди с пустотой, поместиться есть где (Ч).

Тот же мотив - пустоты полезной (и даже запасаемой для будущего заполнения непременно чем-то ценным) возникает в том случае, когда Захар Павлович выбираюет себе и приемному сыну Саше (накануне революции) "подходящую" партию, чтобы в нее "записаться" - тут намеренно двусмысленная игра слов:

Хоть они и большевики и великомученики своей идеи, напутствовал Захар Павлович, - но тебе надо глядеть и глядеть. Помни - у тебя отец утонул, мать неизвестно кто, миллионы людей без души живут - тут великое дело... Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туда все могло поместиться (Ч).

Но тем не менее из пустого пространства человек у Платонова почему-то постоянно стремится в тесноту, в скученность, в давку. (По-видимому, именно из-за ощущения бесцельности и бессмысленности собственного движения в слишком просторном для него, внешнем пространстве?) Именно в тесноте он получает вожделенную возможность забыться, т.е. раствориться в массе, растерять себя и слиться с целым (общества, коллектива, семьи, природы), начав двигаться, так сказать, уже "в едином строю", "по течению", "со всеми вместе".

Например, для прирученного Яковом Титычем таракана, который смотрит на мир через окно в комнате, весь внешний мир кажется слишком просторным и страшным, поэтому таракан в результате предпочитает для себя - забвение в тесноте теплых вещей (Ч) и так и не выходит наружу.

Утешение и успокоение для человека возможно через слияние своих ("неправильных, ложных, корыстных") чувств - с теми, которые объединяют его со всем человечеством (а не разъединяют, как то делает - разум). Но при излишней удаленности, "раскинутости" пространства такое успокоение недостижимо, пространства вселяют опасения:

Бурьян обложил весь Чевенгур тесной защитой от притаившихся пространств, в которых Чепурный чувствовал залегшее бесчеловечие (Ч).

И если лунный свет (холодный, безжизненный, но при этом заключающий в себе истину), по Платонову, только тоскует в пустоте ночного воздуха, то от солнечного света весь мир становится тесен и тепл (Ч).